Сфагнум - Виктор Мартинович

— Дык вы не там золата ишчэте, — не дал себя обмануть Гриня. — Тут год назад чачэны з металаискацелем увесь бераг абшчупали. Тоже золата искали.

Гриня сплюнул.

— Ну и как, нашли что? — поинтересовался Хомяк.

— Можа, и найшли. Эта ж чачэны. Я у их не спрашывал.

— Тут баба Люба золотые монеты когда-то нашла, — выдал Шульга причину их археологического интереса.

— Яна сваи манеты не тут нашла, — рассмеялся Гриня, — яна у старай хаце, на углавых камнях сваи манеты нашла. Эта ана шчас у новай хаце жыве. Яе после вайны паставили. А старая хата за агародчыкам стаяла, прыхадила у негоднасць.

— А нам сказала, что здесь нашла, — обиделся Серый.

— Дык старая баба, не помне! — защитил женщину Люлька. — Ей ужо гадоу можа сто, што вы хацице?

— Все она помнит! — нашел новый объект для злости Хомяк. — Специально нас сюда копать отправила. Отпиздить бы ее.

— Женщин бить нельзя, — похлопал его по плечу Серый. — Женщина это мать, не понимаешь? В песнях не слышал? «Лесоповал» не слушал?

— Як хата спарахнела, — продолжил вспоминать Люлька, — мы Любе памагали броуны разабраць. Залатыя туды ейны прадзед палажыу. Прымета такая была: хочаш жыць багата, дык кагда хату ставишь — палажы золата у аснавание. Дык ен па манеце на два угла парадных, на камяни фундамента, пад нижняе брауно. Не, ну мы усе углы праверыли, но было тольки на двух. А Люба нам за помашч пляшку сэму на дваих с Пеунем выдала.

— И много тут таких хат? — перевел вопрос в практическую плоскость Хомяк.

— Любина паследняя старая была, за царом пастауленая. Усе астальныя пагнили яшчэ пры бальшэвиках. Тагда золата гасударству сдавали. Не то, што тяпер.

Гриня достал пачку «Астры» и закурил.

— Умаялися? — cнова засмеялся он. — Палову берага перакапали, дурни! Вы если золата хацице искать, па-учонаму нада действавать.

— Это как? — cпросил Шульга, полагавший, что они действовали по-ученому.

— Эта нада вам у Глуск ехаць, там Вайчыка найци, з им пагаварыць. Он ваабшчэ усе пра наш район знае. Умны чалавек. Учоный. Он вам скажэ, где клады яшчо астались. Их раньше многа было, даже мой бацька выкапау кагда-та в агароде ядро, бальшое такое. А шчас ужо нет. Чачэны усе выкапали. И немцы, ва врэмя вайны. Гитлер, гаварат, тут залатую комнату нашол пад Глускам, к сабе у Берлин уташчыл и там жыу, са сваей жаной. Ен и шчас, наверна, где-та жыве у той комнате.

— Нет, Гитлера убили союзники, — авторитетно обещал Шульга. — Нет больше Гитлера.

— Как ани ево магли убиць? — не поверил Гриня. — Эта ж Гитлер! Жыве где-та, баклажаны вырашчывае.

— А что за мальчик, я не понял, — выбрался из ямы Хомяк.

— Не мальчык, а Вайчык. Эта учоны чалавек. Он знае, где какие клады спратаны. Навернае. Если он не знае, дык нихто не знае, и капаць тут нечыва, — отрезал Гриня.

— А как Вайчика сейчас в Глуске найти? — спросил Шульга, у которого это имя вызывало какие-то смутные детские воспоминания.

— Да спрасице там у любога, пакажуць! — прикрикнул Гриня. — Эта ж Вайчык! Работае, наверна, в амбулаторыи, науку делает. Очэнь учоны.

Амбулатория представлялась Грине чем-то средним между библиотекой, лабораторией и роботизированным заводом, в котором всем трудящимся наливали в конце смены по два стакана чернил.

Попрощались: приятели уныло побрели к своей хате, а Гриня остался на бережку, делая вид, что наслаждается пронзительной красотой здешних мест, однажды освоенных человеком, но теперь стремительно отбираемых природой обратно. Когда троица отошла достаточно далеко, Люлька с веселым матерком спрыгнул в яму, уже темную в подступивших сумерках, и начал лихорадочно ощупывать землю, разминая комья земли и надеясь нащупать внизу — там, где ребята не успели копнуть, какой-нибудь большой и увесистый предмет. Чугун с червонцами или, на худой конец, сундук с драгоценностями.

От автостанции в Буде остался один покосившийся столб, а ведь когда-то столбов было четыре, и на них даже лежала шиферная крыша. Проходящий автобус в Глуск останавливался у столба в 7.30 утра. Об этом сообщала лаконичная надпись масляной краской на этом самом столбе. Когда-нибудь, когда деревню Буда выкопают из-под земли археологи будущего, они будут долго гадать, как эта деревня сообщалась с миром в XXI веке. Они найдут остатки дорог, но не найдут личного автотранспорта. Они увидят телеги, но отбросят всякую возможность того, что именно на них путешествовали жители деревни Буда в XXI веке. Они найдут покосившийся столб, оставшийся от автостанции, но не смогут разобрать надписи на нем. Исходя из того, что как-то людям перемещаться все-таки требовалось, археологи будущего наверняка придут к выводу, что жители деревни Буда путешествовали в пространстве с помощью телепортации. Какой-нибудь особенно удачливый ученый сможет выбить деньги на исследование этих древних телепортационных практик деревни Буда Глусского района Гомельской области и, спустя годы раскопок, представит сенсационное открытие: телепортатор, метод работы которого утерян. В качестве телепортатора в лучших музеях мира будет выставляться трансформаторный щиток «ЩО-2», висевший на том самом покосившемся столбе, оставшемся от автостанции Буда: именно возле этого столба следы ног аборигенов обрывались и именно здесь они материализовывались, вернувшись из путешествия.

Наших приятелей неряшливая надпись «Глуск 7.30» привела в глубочайшее уныние. Других рейсов тут не имелось, и было бы подозрительно, если бы они присутствовали. Между друзьями произошел спор сначала о целесообразности ехать в Глуск вообще, а затем, когда она была доказана Шульгой, — о целесообразности ложиться спать. В их представлениях о времени, «7.30» было ближе к вечеру, чем к тому времени, когда они просыпались. Когда и целесообразность улечься была доказана Шульгой («Дурни, не выспимся, приедем вареные, не втюхаем, что нам этот ученый цедит»), приятели столкнулись с тем, что в их доме нет будильника. Включать сотовые телефоны с часами и будильником они не решились, а заведенные ключом ходики на стене в столовой могли только показывать время, да в некоторые часы — всегда почему-то в разные, выпускали из себя кукушку, которая издавала каркающий звук и быстро пряталась обратно, прикрывая за собой дверцы, как будто ожидая, что вслед полетят тухлые яйца и гнилые помидоры. Сон вышел рваный: то и дело кто-нибудь просыпался и бежал в столовую смотреть на часы. Причем, поскольку из-за закрытых ставен темень в хате стояла космическая, всякий раз приходилось заходить заодно на кухню, нащупывать на полке у газовой плиты спички, идти в столовую, зажигать одну и подносить к циферблату. Бегающих было трое, нет, чаще — двое, так как Серый спал глубоким и ровным сном спортсмена и просыпался глянуть на ходики всего четырежды. Так вот, бегающих было несколько, спички всякий раз оказывались на разных концах полки, а то и вообще на кухне, рядом с часами, так что приходилось включать свет, чтобы глянуть, сколько времени. Это действие, если делал его не Серый, будило Серого, которому не посчастливилось спать на кровати у печи в столовой. И, если свет включал не Серый, спящий Серый без всякого зла, совершенно автоматически, брал под кроватью свой кроссовок и запускал в зажегшего свет, попадая куда-нибудь в жизненно важный орган. Что было парадоксально, кроссовки под кроватью у Серого почему-то никак не заканчивались, хотя по законам дневного времени их должно было хватить лишь на два броска, так как днем ног у Серого — всего две. Но у ночи, как известно — своя логика.