Сад изящных слов - Макото Синкай

— Что с тобой? — с недоумением спросил мужчина-пёс у неожиданно остановившейся Юкино. И правда, что? Что с ней происходит?

— Слушай... Прости. Я...

Мужчина пристально смотрел на неё и молчал. В пустом вестибюле повисла мёртвая тишина. Юкино почувствовала недовольство мужчины и одновременно с этим услышала его громкий, раздосадованный вздох.

— Мне правда очень, очень-очень жаль. Прости! — сказала Юкино и выбежала на улицу. Спустилась вниз по холму, села в свободное такси, назвала адрес: «Сэндагая». Едва машина тронулась, Юкино осознала, что просто чудовищно пьяна. Перед глазами всё кружилось, от каждого ускорения или торможения накатывала тошнота. Когда они подъехали к парку Мэйдзи, она не выдержала.

— Извините! Пожалуйста, остановите, откройте дверь! — с этими словами она пулей вылетела из такси, уткнулась лицом в живую изгородь, и её обильно вырвало.

Колени и руки запачкались грязью, всё тело дёргалось, будто сломанное. За спиной мигали оранжевые лампочки аварийной сигнализации, и эти всполохи раз за разом усиливали ощущение, будто Юкино пытают.

«У тебя всё плохо. У тебя всё плохо. У тебя всё плохо.

У тебя всё плохо», — сообщали они.

Желудок опустел, но она продолжала, отплёвываясь, давиться слезами и слюной.

Звенит будильник.

Прежде чем открыть глаза, Юкино осознаёт, что и сегодня дождя не будет. Спасение просто так не спустится с неба.

Не обращая внимания на жгучую боль, от которой раскалывается голова, она идёт в ванную комнату и умывается. Ей хочется аккуратно скрыть все следы произошедшего, и она протирает лицо лосьоном и втирает увлажняющее молочко.

Юкино садится на кушетку, похожую на лодку, и берёт в руки пудреницу. Та выскальзывает из ослабевших пальцев. С тихим стуком падает на пол, один раз подпрыгивает. Юкино машинально нагибается, подбирает её и открывает. Пудра рассыпается мелкой крошкой. Юкино внимательно на неё смотрит. И лишь немного погодя соображает: «Ой, рассыпалась». Кажется, мозг сегодня дольше обычного распознаёт то, что увидели глаза. Безо всякого предупреждения начинает щипать в носу, а глаза наполняются влагой. Удивившись, Юкино прижимает пальцы к векам, словно загоняя слёзы обратно.

«Мне нисколечко не грустно, так почему же я плачу?» — поражается она.

«Будь погожим, завтрашний денёк!» — тихо пробормотала Юкино и резким взмахом стряхнула с ноги туфлю-лодочку. Та покатилась по выложенному плиткой полу беседки и, завалившись на бок, как бездыханный маленький зверёк, замерла на краю. Что означало — завтра будет облачно. Юкино, мысленно хмыкнув, дёрнула язычок банки с пивом и в один присест опустошила её на треть. За этим занятием она запоздало заметила, что сегодня опять стрекочет несколько тысяч цикад. А ведь если подумать, она уже очень давно не пила пиво здесь, в платном парке, куда запрещено проносить алкоголь. После пары встреч с тем юношей она стала брать с собой купленное на вынос кофе. Ну и ладно. В конце концов, у каждого человека есть свои странности.

Юкино сидела в одиночестве и рассматривала залитый утренним августовским светом сад.

«Под нежными лучами, в саду света», — вдруг пришла ей на ум строчка. Как говорила принцесса Нукада: «Если есть начало, я могу сразу же составить несколько разных окончаний». Кто бы сомневался, но для Юкино это представлялось совершенно невозможным. Она не видит, что будет в саду света в будущем, что там было раньше и что там могло бы быть.

«В двадцать семь лет я ничуть не умнее себя пятнадцатилетней».

Так думала Юкино, наблюдая, как свет в саду становится всё ослепительней, а тени — гуще, и ей казалось, что кто-то следит за ней и ставит ей оценки.

Песня, сложенная Нуката-но Окими (принцесса Нукада) в пятый день пятого месяца седьмого года эпохи Тэндзи (668), когда император охотился в полях Камо провинции Оми. Ответная песня сложена младшим братом императора Тэндзи, принцем Оама, и слово «ты» здесь указывает на него. Мурасаки — цветущее в начале лета растение с белыми цветами, из корня которого получают пурпурную краску. Их выращивали и в Камо. На поля с мурасаки, а иначе говоря — на запретные поля, заходить было запрещено. «Взмах рукавом» означает выражение любовных чувств.

— Ты понимаешь, почему тебя вызвали? — спросил я, сурово глядя на стоявшего возле моего стола Такао Акидзуки. В сложившихся обстоятельствах он держался похвально — опустил глаза и коротко ответил: «Да». Я подождал, убедился, что продолжения не последует, и сказал настолько низким и сердитым голосом, насколько мог: — А я вижу, что нет! Давай-ка поконкретней.

— Мне кажется, потому, что в последнее время я часто опаздываю в школу.

— Что-что?

— А?

— Тебе «кажется»?! Ты хоть знаешь, сколько раз опоздал только в этом месяце?!

Я так резко повысил голос, что сидевшая напротив учительница вздрогнула от неожиданности и посмотрела в мою сторону. Ученики потрусливей, стоило вызвать их в учительскую и громко рявкнуть, ударялись в слёзы, но на лице этого Акидзуки не дрогнул ни один мускул. Узкие глаза и коротко подстриженные волосы придавали ему умный вид, он был скуп на слова и странным образом выглядел взрослее своих лет. В общем, милым мальчиком его не назовёшь.

Я заговорил ещё грубее:

— Ты в старшую школу в игрушки пришёл играть? Никто тебя тащить не станет, это уже не обязательное обучение! С таким отношением можешь не надеяться перейти в следующий класс или стать выпускником! Понял меня?

Я помолчал, ожидая хоть какого-нибудь ответа, но Акидзуки продолжал смотреть в пол. Он не извинялся, не оправдывался и не возмущался.

«С таким особенно непросто», — подумал я и одновременно отметил, что в голове неотвязно вертится какая-то мысль. Мне показалось, будто я что-то про него знал, но забыл. Что-то неприятное. Но что? Я никак не мог вспомнить, и мне жутко захотелось курить.

Из динамиков вместе с затхлым воздухом полилась мелодия сигнала об окончании большой перемены.