Солнце над лесом (сборник) - Леонид Васильев

Ну, слава Богу, картошка у нас выросла крупная, да много. Мама всех соседей картошкой одарила. Вот так я поступила работать на подсочку.

Леса там были непроходимые, но везде просеки, не заблудишься. А уж медведей сколько было! Мы с подругой Ольгой Мироновой, не гляди, что она худенькая, а какая проворная в работе, вдвоем работали.

И стали у нас на деревьях воронки пропадать. Бывало, подойдем к сосне, живица по желобкам течет на землю, а воронки нету. В конце лета уж выяснилось: медведь по деревьям лазил, воронки сшибал и прятал в малиннике. Я вот все думаю, не тот ли это медведь, что ходил с коровами тети Поли Орловой с кордона Нижний Выжум? Все время его с коровами видали, а скотину не трогал…

Бабуся наша помолчала, а потом вдруг что-то вспомнив, продолжила:

– Пятнадцать годков мне было. Заработала в Чувашии четыре пуда зерна. Взяла санки и из Анчутина за зерном пешком пошла. Снежку-то еще маловато было, да и не морозило; все боялась, как бы снег не растаял. В те времена в лаптях ходили, кто онучи наматывал, кто шерстяные носки надевал. Вместо стельки, чтобы нога не намокала, бересту подкладывали.

На следующий день с мешками я вышла из Чувашии, дошла до Елас, потом повернула к Волге. В сумерках как раз на переправу успела. Дотянула санки с четырехпудовой ношей до Юрина, потом до Мелковки. Там у знакомой тети Дуни попросилась на ночлег, а утречком опять за санки взялась.

Долго шла. Там, за полем, дорога подымалась круто в гору. Санки-то не скользят, а мешки тяжелые. Я еле в гору поднялась и больше не могу идти – обе ноги судорогами свело. Долго сидела, думала, пройдет, ан нет. Уж вечерело, далеко волки завыли. Страшно стало, сижу и плачу.

Вдруг сзади лошадь топает, сани с бочками везет. Мужичок старенький спрашивает: «Что плачешь, дочка?»

«Вот иду издалека, ноги заболели, идти не могу».

«Ладно, не плачь, дочка!»

Отодвинул он бочки, положил мои мешки и санки, меня возле себя посадил.

Довез до самого дому. Мать плакала и от горя, и от счастья. Блинов напекла, накормила мужичка, у него ведь даже сухариков не было, на дорогу гостинцев дала. И с тех пор стали мы с его семьей как родня, так сдружились.

Как ноженькам не болеть! Мы по осени из Анчутина до Юрина пешком за шерстью ходили, а потом в Воскресенск брели, там эту шерсть меняли на чесаную или на валенки.

Мама меня учила прясть, а сама ткала из льна полотно. Из полотна шила нам одежду. А для этого садили лен. Как вырастет, из стеблей получается прядильное волокно, а из семян льняное вкусное масло.

В длинные зимние вечера скучно дома сидеть, мы сходились на посиделки. Сначала у одних в доме, потом у других и так далее. Прядем и разговоры разные ведем, частушки да песни поем…

Парни приходили с гармонью, с балалайкой. Кто побогаче – керосину приносил, а кто просто сухих лучинок.

Бывало, в сенях шум стоит, это ребяты валенки от снега отряхают.

В избу заходят. Хозяевам хлеб-соль желают. А хозяева кланяются в пояс: милости просим, проходите, гости дорогие!

Парни степенно снимают армяки, полушубки овчинные, а сами по сторонам глазами зыркают: сколько народу собралось, чьи девки пришли, а кого еще ждать придется.

В горнице зажигали все освещение: и лампы со стеклом, и лучинки. Посиделками руководили старики. Давали советы о праведной жизни, сказывали былины, от которых округлялись глаза.

Чаще всего посиделки проводили у дяди Васи Бабикова. Жена у него умерла, осталось пятеро детей, а сам он еще в гражданскую войну с ногой простился, на деревяшке ходил. Но жизнь его не сломила. Всех пятерых ребятишек вырастил. Он все рыбу ловил, этим и жил. Дядя Вася веселым был, к нему люди тянулись.

Вот сидим мы, кто лен, шерсть прядет, кто валенки подшивает, кто песни старинные поет, а дядя Вася свою рыбацкую придумал:

– Наверно, жениться решил, – высказался с усмешкой мой неженатый сын Роман. – Были случаи: один на лягушке женился, другой на лебеди…

Бабушка Мария засмеялась:

– Дак, в сказках-то, внучок, всяко бывает! – молвила она и продолжала. – После дяди Васи робяты пели, один играет на гармони, а второй на балалайке.

– А второй на бабалайке, – неожиданно повторил внук. Бабушка посмотрела на него.

– Не-ет, на балалайке!

Вот парни закончат песню – мы начинаем запевать:

– Бабушка, а какие вы еще песни пели, спой, а? – просит внук.

– Ну, робяты вот такую пели:

Тут Мария, закрыв глаза ладошками, громко, как в юности, рассмеялась, а через минутку произнесла:

– Нет, Ромка, дальше петь не буду, стесняюсь.

Внук аж привстал:

– Бабушка, ну зачем ты на самом интересном месте затормозила? Продолжай дальше!

– Ой, Ромочка, что-то я в детство впала, стесняюсь…

Мы сидим возле старенькой матери, слушая ее сказ о юности. Это всего лишь маленький, коротенький фрагмент из песни ее жизни.