Тайна в черной рамке - Владимир Григорьевич Колычев

я был адвокатом, приходилось работать по уголовным делам.

Прокофьев кивнул, принимая объяснение. Он мог сказать, что адвокатская карьера у Мышкина Леонида Николаевича не задалась, проигрывая одно дело за другим, он убил свою и без того скромную репутацию. Но ничего, выкрутился, устроился юристом на завод, работает себе спокойно. После развода с женой сошелся с Викой, живет у нее, в ус не дует.

– Виктории Вячеславовне сегодня звонили, угрожали. Требуют деньги, которые она якобы задолжала предприятию, – сказал Прокофьев.

– И что вы собираетесь делать?

– Будем разбираться. Но пока что возьмем Викторию Вячеславовну под охрану.

– Под охрану?

– Да, я лично буду ее охранять, – неожиданно для себя решил Егор.

Он представил, как это лощеный тип хозяйничает в квартире у Вики, как принимает душ в ее ванной, как она стелет ему постель. Зло взяло.

– И как вы себе это представляете?

– Очень просто.

Прокофьев улыбнулся, вспомнив о бронежилете в своем автомобиле. В данном случае бронежилет – это не только средство защиты, но и визитная карточка сотрудника полиции, занятого охраной личной неприкосновенности физического лица.

Он сходил к своей машине, взял бронежилет и, велев Ярыгину возвращаться в отдел, отправился к Вике домой. Она не возражала, а на недовольство Мышкина он не обращал внимания.

В квартире Прокофьев снял куртку и надел бронежилет, чтобы подчеркнуть официальность своего здесь пребывания. А бронежилет легкий, кевларовый, не самая лучшая защита от пуль, зато в нем комфортно.

А Мышкин действительно отправился в ванную. Вика суетливо принесла ему полотенце, банный халат, но он попросил спортивный костюм, и она покорно исполнила его просьбу. Прокофьев пожалел о своем решении: чужой он на этом празднике жизни. Да и сам праздник ему чужой.

– Егор, неужели все так серьезно? – шепотом спросила Вика, осторожно положив ему руку на плечо.

– Хорошо, я уйду, – кивнул он.

– Ты же видишь, Леонид ревнует… Я ему говорила про тебя, честно призналась.

Она хотела сказать еще что-то, возможно, о том, что призналась в любви к Егору, но не решилась. И молча отошла к плите.

– Я уйду, – повторил он. – Но не сейчас. Чуть позже.

Время еще только шло к вечеру, за окном даже не стемнело. В отдел возвращаться придется, а там Шимановский, а может, и сам Ковелев привяжется. Домой надо сразу ехать. Как раньше. От Вики сразу домой. Но тогда он уезжал от «своей» Вики…

– А если все, что происходит, на самом деле серьезно? – спросила она.

– Серьезно. Сейчас ты должна ехать за деньгами.

– Но у меня нет никаких денег! – мотнула головой Вика.

– Это Захар ждет, что ты поедешь за деньгами. Возможно, он ждет тебя где-то внизу. А ты не выходишь.

– И что? Он придет за мной?

– Этого я и боюсь.

– Мне тоже страшно… – вздохнула Вика и вдруг, резко глянув на Прокофьева, спросила: – А почему за деньгами нужно ехать?

– Не знаю… – пожал он плечами. – Насколько я помню, этими деньгами интересовался Карамболь. А он мог устроить несанкционированный обыск.

– Он бы ничего не нашел.

– Охотно верю. А вот Шабалин не верил.

– Кто такой Шабалин?

– Это его убил Захар.

Дверь из ванной резко открылась. Вода из душа продолжала литься, а Леонид уже выходил из ванной – чтобы застукать Вику в объятиях бывшего любовника. Но Вика стояла у плиты, рядом с ней закипала вода в электрическом чайнике. Прокофьев же смотрел в окно, выглядывая Захара.

– Ну и как охрана? – спросил Мышкин, стараясь скрыть неприязнь к полицейскому.

– Нормально, – с усмешкой глянул на него Прокофьев.

Выхухоль хитрозадый.

– Сейчас ужинать будем, – сказала Вика.

– Втроем? – съязвил Мышкин.

– Ужинать втроем, – отрезала Вика и выразительно посмотрела на Леонида. Она, конечно, готова и дальше угождать ему, но есть черта, за которую он переступать не должен. К тому же истерика не красит мужчину.

– А спать по очереди, – сказала она.

– Не понял, – нахмурился Леонид.

– Не может же товарищ подполковник караулить меня в одиночку. Или ты не должен защищать меня от бандитов?

– Предлагаешь нам спать по очереди?

– И отдельно от меня.

– А может, мне вообще уйти?

Вика закусила губу с досады, но ничего не сказала. И глаз от Леонида не отвела. Если он хочет уйти, держать она его не станет. От обиды у нее заслезились глаза. Не везет ей с мужчинами, все уходят, ни один не задерживается. И если уйдет Леонид, то виноват в этом будет Прокофьев.

– Не надо никуда уходить, – сказал Егор. – Уйду я. Побуду до десяти, а дальше вы сами, Леонид Николаевич… Оружия у вас нет, свой пистолет я вам не оставлю. Просто никому не открывайте дверь. И если что, звоните мне.

Он-то Мышкина не удерживал, но и Вике делать больно не хотел. Не может он жениться на ней. Семья у него, дети, не может он бросить их.

Мышкин успокоился, но в десять часов вечера указал Прокофьеву на выход.

– Мы никому не откроем дверь, – вздохнула Вика. Она не хотела расставаться с Егором, но уж лучше синица в руках.

А на улице сыпал снег. Фонари светили ярко, но в районе детской площадки совсем темно. В снежной круговерти Егор с трудом различил человека. На фоне детского игрового городка с горкой и лесенками стоял мужчина среднего роста, может быть, чуть выше. Рядом с ним больше никого: ни женщин, ни детей. И еще Прокофьев почему-то не видел лица. Возможно, человек стоял к нему спиной или был в маске.

Но нет, незнакомец стоял к нему лицом, Прокофьев даже чувствовал на себе его взгляд – тяжелый, пронзительный. А к детской площадке от места, где стояла его машина, вела тропинка, засыпаемая снегом.

Егор взялся за ручку, собираясь открыть дверь, но любопытство оказалось сильнее желания ехать домой. Он по тропинке направился к человеку. Куртка расстегнута, пистолет в кобуре, выхватить его не трудно. А если снять перчатку, то пистолет достать будет еще легче.

Человек двинулся ему навстречу. Егор в это время снимал правую перчатку. А лицо незнакомца действительно скрывала маска, балаклава с прорезями. Егор быстро разжал пальцы, перчатка упала в снег, правая рука освободилась и тут же скользнула под куртку. Но человек в маске пистолет выхватывать не стал, поскольку держал его в руке. Он всего лишь вытянул руку и тут же нажал на спусковой крючок.

Одна пуля прошла над ухом, слегка, совсем не больно чиркнув по нему, вторая ударила в грудь. Егор ощутил, как эта пуля, пробив бронежилет, вошла в грудь и застряла где-то между передними ребрами в районе сердце. Стало трудно дышать, в глазах потемнело,