Воин Мертвого Бога - Kyrc

бы сначала выслушал его аргументы, а потом вдарив ребром ладони по голове, обосновав это тем, что «в ней и так пусто», насильно бы потащил объясняться, игнорируя всякие протесты. Остался бы ждать за порогом комнаты, не сдвинувшись и на миллиметр до того, как все конфликты будут забыты. Так же как он обычно и поступал, когда среди воспитанников случались дрязги. Он сам всегда лишь наблюдал за этим со стороны, так как спорам предпочитал изучение Святого Писания. Ложь ближнему в нем значилась грехом и даже прекрасно зная это, он посчитал не мог поступить иначе.

Мари, его сестра, она была слишком уникальным случаем, что осложняло выбор того что делать дальше. Связанная с ним изначально, она оставалась чужим человеком. По крайней мере он продолжал себя в этом уверять прекрасно понимая, что если бы счел ее полностью чужой, то либо просто все рассказал, наплевав на возможную реакцию, либо продолжал бы хранить молчание, оставаясь слеп к ее тяготам.

Он хотел оградить ее, но своими попытками лишь ранил еще больше. Постоянно колебался выбирая слова. Вел себя как последняя мразь, но считал, что находиться в своем праве.

Непонимающим взглядом он посмотрел через окно прямо на почерневшее небо. И сразу же на его душу снизошел покой.

«Действия, совершенные во имя Господние, есть единственно верными»

Глава 11

Полюбовавшись пару секунд на зарывшуюся по макушку в одеяла Беатрис, Роза, покачав головой, беззвучно оставила на прикроватной тумбочке записку, в которой пояснила что ненадолго вышла цапнуть им еды на покушать. Придавив ту бутылочкой минералки, которая ой как понадобиться совершенно непривыкшему к воздействию алкоголя организму по пробуждении. Ведь по итогу бутылочку они на двоих уговорили. Подавив желание остаться и посмотреть, как проснувшаяся девушка будет пытаться дать ответ на извечный для таких ситуаций вопрос: «Вчера была суббота, завтра воскресенье, а что сегодня?», Роза вышла в коридор глядя на свое отражение в висевшем там зеркале. Ни единого следа похмелья — как и всегда, его место занял заострившийся разрез глаз, который в ее случае опознавался как признак раздражения. Вызывного конченностью мира который стал причинной очередной сломленной души.

Говорила в ней проснувшаяся материнская любовь или пока что еще только опекунская Роза так и не смогла понять, глядя за принявшим привычное снисходительное выражение лицом. Находясь почти на самом верху пищевой цепочки общества, она не раз замечала за собой желание разрушить его до основания, чтобы возвести на месте руин что-то нормальное. Но увы даже ее сил пока не хватало на осуществление этого, а потому оставалась лишь по мере возможностей бороться с частными проявлениями его дерьмовости и язвительно напоминать топившим за то чтобы оставить все как есть, что она с огромным отрывом превосходит их во всех смыслах. Прекрасно понимая, что большинство из них были слишком тупыми чтобы осознать всю глубину пропасти между ними.

Стоя перед зеркалом она не могла не думать о том, что на это бы сказала та, другая Роза. Он говорил, что их характеры несмотря на различия миров были весьма похожи, но не заканчивалось ли это лишь на фасаде? Маске, за которую Роза давненько не заглядывала, утратив в этом необходимость. Сквозь трещины коей начал просачиваться раздражение, вызванное смехом. Ее собственным смехом, что слышался отныне каждый раз, когда она пыталась прочесть душу своего самого необычного студента, глядя на его тень. Наполнявший пейзажи погибшего мира он продолжал звучать даже когда она в спешке отводила взгляд. Настолько тихий, что порой Розе казалось, что она просто выдумала его, звучавший так знакомо и оттого лишь более чуждый, он пробирал все ее естество, вызывая непроизвольный скрип в зубах. И что более важно — он точно предназначался только для ее ушей.

Издевка?

Предостережение?

Вызов?

Роза никак не могла сойтись на том, какими были мотивы, скрывавшиеся за посланием, что пыталась донести, ее умершая версия из-за грани вселенных. Желание плюнуть на все и продолжить поддерживать способность игнорируя всё, подымало в душе волну паранойи, вызванной расчётом последствий, предполагаемых если они действительно были версиями одного и того же человека. А, впрочем, может истинная причина того что она пока отказалась от этой идеи крылась в подозрениях Розы насчет того, что таким образом вышедшая с ней на связь предыдущая инкарнацию, уже перестала быть человеком в принципе.

Созданный по рассказанным воспоминаниям и отраженный в тени образ, скорее походил личности что с широкой улыбкой заступила за грань того что можно было бы причислить к роду людскому. А обернувшись посмотреть на ужаснувшихся подобным поступком, лишь презрительно рассмеялась, с гордо поднятой головой следуя по собственноручно построенному пути.

Наверняка этот смех она и слышала, своими действиями переходя ей дорогу, но в эту игру можно было играть и вдвоем. Другая Роза могла сколь угодно пытаться отвадить её, но хрена с два, она позволит даже самой себе себя остановить. Претенциозно отвернувшаяся от человечества, та могла сколь угодно насмехаться над оставшейся на их уровне Розе, так и не поняв, что именно оставаясь человеком она взрастила свою властолюбовость до превосходящих что угодно размеров. Ведь за каждым из их рода тянулась история, какими бы кусками дерьма те не являлись. И как можно даже думать о том, чтобы отвернуться от возможности вечно соревноваться за то чья история была интереснее всех? Банальный порыв «познать все сущее» ни шел ни в какое сравнение, с тем кайфом, который она испытывала в этой импровизированной битве.

Она предпочитала путь, ее отражение — цель, оттуда и взялось такое нежелание последней допускать ее к душе паренька. И если бы на презрительном смехе вся реакция той и закончилось, то весь этот полет мысли и яйца выеденного не стоили бы. Но нет, защитная система другого мира, имени Розы продолжала останавливать ее, покоясь в тени единственного пересекшего грань. И как бы так не случилось что эта охранка, только и ждала, когда насытившись, осуждением по самое горло, она бы сделала свой шаг.

Нет конечно, оставался еще неиллюзорный шанс что таким образом ее альтернативная версия решила просто прикольнуться и кроме метафорического «фи» там больше ничего не было. Зная себя, и делая поправку на рассказанное она не могла исключать такую возможность и если все так и было, то это могло служить очередным доказательством ее прекрасного чувства юмора. Черт, да она сама именно бы так поступила при возможности, вызвав уже у третьей своей версии нервный тик.

Но, пока вычеркнув этот вариант, пришла