Пепел врага - Сергей Зверев

Крепкое рукопожатие, которым обменялись друзья, завершило процедуру прощания. Верещагин направился к регистрационной стойке, а Бойцов вышел на улицу.

Он сидел на лавке, пока не услышал рев двигателей самолета. Спецназовец поднял глаза, провожая взглядом друга, уносящегося вместе с лайнером в поднебесье.

Дом на окраине селения, расположенного километрах в пяти к северу от Аргуна, казался сказочным замком. Среди так и не восстановленных развалин он выделялся белизной стен и крышей, крытой красной черепицей.

Федералы не проявляли к опустевшему селению никакого интереса. Здесь от силы проживало чуть более дюжины семей, не замеченных в связях с боевиками. Оставшимся жителям пришлось пережить несколько зачисток, которые никаких результатов не принесли. Гораздо больше проблем возникало в расположенном неподалеку Аргуне. Здешние же места считались чуть ли не оазисом спокойствия.

Добротный дом на окраине селения принадлежал уважаемому человеку – Беслану Ганирову, разменявшему уже восьмой десяток лет. Трое сыновей Ганирова погибли еще в первую чеченскую войну на улицах Грозного. Русский танкист удачным выстрелом накрыл «Жигули», в которых ехали братья Ганировы. С тех пор старик ушел в себя. Политикой не занимался. В связях с боевиками замечен не был. С федералами вел себя подчеркнуто холодно, но вражды не выказывал.

Когда-то Беслан ворочал большими делами. Теперь он доживал свой век в шикарных хоромах, чудом уцелевших при обстреле селения реактивной артиллерией.

– Аллах сохранил дом, а взамен потребовал детей, – шептались местные.

В советские времена Беслан Ганиров занимался строительством. Под его руководством бригады шабашников возводили в казахстанских степях жилые поселки, животноводческие комплексы, элеваторы для хранения зерна и прочие строения. Шабашники много работали и много получали. Председатели совхозов специально для них вели двойную бухгалтерию и проплачивали заработанное «черным налом».

Беслан вырос в этих диких азиатских степях. Его вместе с родителями доставили сюда в вагоне для перевозки скота. Лютой зимой, когда степь каменеет от холода, депортированных чеченцев выбросили в снег на глухом полустанке. Солдаты НКВД вручили каждому по лопате и приказали рыть землянки. Яма, выдолбленная в стылой земле, стала первым строением, возведенным Бесланом Ганировым. Гораздо позднее он понял, что на строительстве можно неплохо заработать, а деньги в любом обществе означают свободу.

Страна ждала от степной республики большого хлеба. На подъем целины направлялись огромные средства, которые требовалось освоить в кратчайшие сроки. Руководители хозяйств хватались за голову, читая планы, спущенные сверху. Рабочих рук в хозяйствах не хватало. И тут, как по мановению волшебной палочки, перед озадаченным руководителем появлялся Беслан со своими людьми.

Он брался за любое задание. Его не пугали сжатые сроки и тяжелые условия. Взамен он выдвигал два требования: платить в тройном размере и не лезть с ценными указаниями. Руководители хозяйств, выдерживающие эти условия, получали потом правительственные награды и новые высокие назначения. Их физиономии мелькали в телевизионных трансляциях с партийных съездов и на первых полосах центральных газет. Их называли крепкими хозяйственниками, передовиками социалистического производства. А Беслан, оставаясь в тени, получал деньги. Хорошие деньги.

Бригады, которые он контролировал, состояли преимущественно из выходцев с Северного Кавказа. Костяк составляли чеченцы, но были и даргинцы, ингуши, адыгейцы, ногайцы. Русских Беслан брал в дело неохотно. Он обвинял их в пьянстве и лени, но настоящие причины были глубже. Где-то в сумеречных закоулках подсознания, на генном уровне, жила в душе чеченца нелюбовь к представителям этой нации. Но если возникала необходимость в каком-либо специалисте, Беслан задвигал эту нелюбовь куда подальше.

Когда депортированным народам разрешили вернуться на родину, семья Ганировых охотно воспользовалась этой возможностью. В родовом селении Беслан построил дом, помог старикам обзавестись хозяйством, женился, наделал сыновей, негласно проспонсировал возведение мечети, навербовал в свои бригады молодежи и вернулся заколачивать деньги в казахские степи.

На сезонные шабашки уезжали многие. Беслан давал возможность хорошо заработать, поэтому его имя пользовалось почетом и уважением. Он заматерел, стал настоящим главой рода. Каждое его слово имело вес и значение.

Но это было дома. А в азиатских степях за место под солнцем приходилось драться. Руководители хозяйств становились поприжимистее, да и конкурентов прибавилось. Разные шустрые оперативники райотделов по борьбе с расхищением социалистической собственности требовали новых взяток. Партийные начальники тоже не отставали. И те, и другие пытались доить бригады шабашников по полной программе. Но Беслан умудрялся вести дело с прежним размахом. Впрочем, случались досадные промахи, один из которых чуть было не стоил ему свободы.

Колченогий казах – председатель крупного колхоза – решил «кинуть» бригаду шабашников. Он отказался платить за выполненную работу по тройному тарифу. Более того, когда Беслан приехал уладить конфликт миром, обнаглевший азиат грубо оскорбил его.

– Жаль, Сталин не додавил вас, черножопых, – сказал колченогий, швыряя к ногам Беслана ведомость. – Расписывайся в получении денег и проваливай в свой аул!

Ведомость шеф шабашников подписал и, аккуратно сложив, спрятал в карман. Выходя из кабинета, Беслан недобро сверкнул глазами. У двери он задержался, чтобы, не поворачивая головы, пообещать:

– За кидалово ты, верблюжья задница, ответишь. Жопой саксаул щипать будешь, если положенные бабки моим людям не выплатишь.

Казах угрозу воспринял серьезно. Он не стал обращаться в милицию или писать письма в партийные органы. Четверо крепких парней, состоявших в родственных связях с председателем совхоза, денно и нощно стали его охранять. Клановая преданность на Востоке надежнее законов и правоохранительных органов. В кольце родственников, которым платил из сэкономленных денег, казах чувствовал себя как за каменной стеной.

Для Беслана сложившаяся ситуация грозила утратой авторитета. Он рассчитался с людьми из собственного кармана. Однако по степи уже поползли нехорошие слухи о том, что при желании даже Ганирова можно развести на бабки. Дурной пример заразителен, это Беслан хорошо понимал. Другие руководители могли последовать примеру колченогого, и тогда с налаженным делом можно было бы распрощаться.

Вот тогда в вагончике, стоявшем у недостроенной зерносушилки, и появился крепко сбитый парень с бычьей шеей и глазами отморозка.

Вагончик был штаб-квартирой Беслана, его резиденцией и местом для решения самых деликатных вопросов. Тут производились расчеты, заключались новые контракты, хранилось нечто вроде «общака», из которого выплачивались и реальные, а не прописанные на бумаге, зарплаты, и взятки.

Парня звали Арби Зараев.

Под началом Беслана он работал всего лишь второй сезон, но тот уже успел присмотреться к этому немногословному мрачноватому соплеменнику.