Один из нас лжет - Карен М. Макманус

– Все может быть, – хмыкает Нейт. – Ты кино выбрала?

У меня искушение выбрать что-нибудь крутое и артхаусное, чтобы произвести на него впечатление, хотя он и не обратит внимания. К тому же он выбрал какой-то дурацкий ужастик, так что у меня выбор небольшой, чтобы не выбиваться из струи.

– Ты «Дивергент» видел?

– Нет. – Тон у него настороженный. – И не хочу.

– Сильный фильм. Я вот тоже не хотела смотреть, как людей убивает туман, созданный из слезы чужого в пространственно-временном континууме, но все же посмотрела.

– Черт побери! – Судя по тону, Нейт сдается и после паузы спрашивает: – У тебя он скачан?

– Ага, нажимай воспроизведение.

Мы так и делаем.

Пятница, 5 октября, 15.30

После школы я забираю Лукаса, и мы входим в палату к бабуле раньше родителей. Всю неделю она спала во время наших посещений, но сегодня сидит в кровати с пультом от телевизора в руках.

– Тут только три канала, – жалуется она, едва мы с Лукасом появляемся в дверях. – Можно подумать, сейчас восемьдесят пятый год. А еда так просто жуть. Лукас, у тебя конфеты есть?

– Нет, мэм, – отвечает Лукас, убирая с глаз слишком длинные волосы.

Бабуля с надеждой поворачивается ко мне, и меня поражает, какой у нее старый вид. Ну да, я понимаю, ей хорошо за восемьдесят, но в ней всегда было столько энергии, что ее возраст я не замечал. И хотя доктор сказал, что она поправляется, я понимаю, что нам очень повезет, если до повторного приступа пройдет несколько лет. А потом настанет время, когда ее не станет.

– Прости, у меня нет, – говорю я, опуская голову, чтобы не было видно, как глаза наполняются слезами.

Бабуля издает театральный вздох.

– Ну, мальчики, черт вас побери, с виду вы красивые, а пользы от вас ноль. – Она шарит на тумбочке рядом с кроватью и находит мятую двадцатку. – Лукас, сбегай вниз и купи три «Сникерса». По одному на каждого. Сдачу оставь себе и радуйся.

– Да, мэм!

Глаза у Лукаса блестят при подсчете прибыли. Он вихрем вылетает из двери, а бабуля снова откидывается на больничные подушки.

– Ох и набьет себе карманы маленький корыстолюбец, благослови его господь, – нежно произносит она ему вслед.

– Тебе сейчас уже можно есть конфеты? – спрашиваю я.

– Нет, конечно. Но я хотела узнать, как у тебя дела, мой милый. Мне никто ничего не рассказывает, но кое-что и до меня доходит.

Я опускаюсь в кресло рядом с кроватью и смотрю в пол – не решаюсь взглянуть на нее.

– Бабуля, тебе надо отдыхать.

– Купер, это был самый несерьезный приступ за всю историю кардиологии. Помеха на мониторе. Слишком много бекона съела, вот и все. Расскажи, что там с делом Саймона Келлехера. Обещаю тебе, что рецидива не будет.

Я несколько раз моргаю, представляя, будто готовлюсь подать крученый мяч: выпрямляю запястье, ставлю пальцы на внешнюю часть мяча, выпускаю его так, чтобы он прокатился по большому и указательному пальцам. Это помогает: слезы высыхают, дыхание выравнивается, и наконец я смотрю бабуле в глаза.

– Все чертовски запутано.

Она вздыхает и похлопывает меня по руке.

– Милый мой, ну конечно же.

Я рассказываю ей все. Как пущенные Саймоном слухи о нас ходят по школе, как полиция обосновалась сегодня в кабинетах администрации и допрашивала всех, кого мы знаем. И тех, кого мы не знаем. Рассказываю, что тренер Раффало пока еще не отвел меня в сторону и не спросил, не сижу ли я на допинге, но наверняка скоро спросит. Что нам заменили астрономию, потому что мистера Эйвери допрашивали двое полицейских в другом кабинете. Прессовали его так же, как нас, или он выдал какую-то информацию, я не знаю.

Я замолкаю, и бабуля покачивает головой. Она не может уложить себе здесь волосы, как дома, и они мотаются, как выбившаяся вата.

– Мне очень жаль, что ты в это втянут, Купер. Почему-то именно ты. Это нехорошо.

Я жду, что она спросит меня о допинге, но она не спрашивает. И я в конце концов говорю – осторожно, потому что после нескольких встреч с адвокатами мне кажется неправильным что-то утверждать как факт:

– Бабуля, я не делал этого. Я не принимал стероидов и не трогал Саймона.

– О боже мой, Купер! – Бабуля нетерпеливо отмахивается. – Мне ты этого мог не говорить.

Я сглатываю слюну. То, что бабуля верит мне на слово, почему-то вызывает у меня чувство вины.

– Адвокат стоит целое состояние, а помощи никакой. Никаких улучшений.

– Прежде чем стать лучше, все становится хуже, – безмятежно произносит бабуля. – Так устроен мир. А насчет денег не волнуйся, плачу за это я.

Чувство вины накатывает новой волной.

– Ты можешь себе это позволить?

– Конечно, могу. Мы с твоим дедом в девяностых купили кучу акций «Эппл». То, что я не отдала их твоему отцу на покупку крутого особняка в этом дорогущем городе, еще не значит, что я не могла это сделать. А теперь расскажи мне то, чего я еще не знаю.

Я не понимаю, о чем она. Я мог бы рассказать, как Джейк отмораживает Эдди и как все наши друзья с ним заодно, но это слишком уж мрачно.

– Да почти нечего рассказывать, бабуля.

– Как все это переносит Кили?

– Как лиана. Цепляется, – говорю я, не успев остановиться. И чувствую себя скотиной. Кили всячески меня поддерживает, и не ее вина, что я от этого чувствую удушье.

– Купер! – Бабуля берет мою руку в свои. Они маленькие, легкие, расчерчены толстыми синими венами. – Кили красивая и милая девочка. Но если ты любишь не ее, значит, ты любишь не ее. И в этом нет ничего страшного.

У меня пересыхает в горле, я смотрю на экран, где идет какая-то телеигра. Кто-то там сейчас выиграет новую стиральную машину и очень этому рад. Бабуля молча держит меня за руку.

– Не понимаю, о чем ты, – выдавливаю я.

Если бабуля и заметила мой то появляющийся, то исчезающий акцент, то виду не подает.

– Я о том, Купер Клей, что, когда эта девочка тебе звонит или пишет, у тебя всегда такой вид, будто ты пытаешься удрать. А потом звонит или пишет кто-то другой, и у тебя физиономия зажигается, как рождественская елка. Не знаю, милый мой, что ты скрываешь, но лучше бы перестал. Так нечестно, и по отношению к себе, и к Кили. – Она сжимает мою руку и отпускает ее. – Но сейчас нам не обязательно об этом говорить. Пойди лучше и найди своего брата. Наверное, отпустить двенадцатилетнего мальчишку бегать по больнице, когда ему деньги жгут карман, было не лучшей идеей в моей жизни.

– Да, верно.

Она снимает меня с крючка, и мы оба это знаем. Я встаю и выхожу из палаты в коридор, где полно сестер в ярких медицинских халатах. И все они отрываются от своих дел и улыбаются мне.