Прометей в танковом шлеме - Роман Андреевич Белевитнев

В марте 1941 года наша 26-я танковая бригада развернулась в 34-ю танковую дивизию. Произошли большие перемещения командно-начальствующего состава. Капитан Мазаев был назначен командиром батальона, а я — инструктором политотдела дивизии.

В Прикарпатье пришла ранняя весна. По утрам еще бывали заморозки, тонким прозрачным ледком покрывающие многочисленные лужицы, каменела грязь на полевых дорогах, изморозь серебрила купы деревьев и заросли высохшего за зиму бурьяна. Но как только выглядывало солнце, все мигом менялось. Ослепительно блестели осколки льда в лужах, переливалась подтаявшая глянцевитая грязь на проселках, оживали перелески и рощицы, наполнялись каким-то необыкновенным светом, а в небе, еще не таком высоком, как летом, но уже по-весеннему лазурно-голубом, повисали щедрые на песню жаворонки.

— А у нас, в Чечне, уже давно зазеленели южные склоны гор, зацветают в долинах маки, — сказал капитан Мазаев, щурясь от солнца и прислушиваясь к песне жаворонка.

Мы только что приехали с ним на полигон, осматриваемся вокруг. Вот-вот подойдет танковая рота, и комбат начнет с ней учение. «Однако, как ни заняты мысли Маташа предстоящим учением, — подумалось мне, — а о своих горах, о Чечне не забывает. Впрочем, делу это не помеха, да и кто знает, может быть, эта непроходящая с годами привязанность к родным, милым сердцу местам и делала Мазаева таким твердым и устойчивым в жизни, каким я его знаю. Вот только жаль, что капитан так сдержан. Лишь в редкие минуты откровения вырвется у него что-нибудь сугубо личное. Как в ту памятную сентябрьскую ночь перед освободительным походом в Западную Украину, когда мы лежали под звездами…».

Вскоре подошла танковая рота. Десять трехбашенных танков «Т-28». Я начинал свою службу с изучения этих прекрасных машин. Тогда их держали в строжайшем секрете, а прошло три-четыре года, и они, оказывается, устарели, говорят, уже сняты с серийного производства. Их место займет «Т-34». Скоро они начнут поступать и в батальон Мазаева, а эти «Т-28» присланы временно, как учебные. Но Мазаев успел освоить и эти, временные. Знает не только их тактико-технические данные, но и прекрасно разбирается в двигателях, механизмах, трансмиссии, сложном электрооборудовании. Оказывается, он с ними впервые ознакомился, когда был на курсах в Ленинграде. А теперь изучает основательно. Таков уж у него характер: все, что есть из техники в роте, батальоне, полку, он должен хорошо знать. Без этого жить не может.

Командир роты старший лейтенант Ковбасюк докладывает комбату о готовности танковых экипажей к занятиям. Василь Ковбасюк еще совсем молодой командир, два года тому назад закончивший военное училище. На его смуглом, типично украинском лице поблескивают смышленые карие глаза. По тому, как Мазаев смотрит на Василя, разговаривает с ним, видно, что комбат доволен ротным, хотя подразделение, с которым он прибыл в батальон, доставило ему немало хлопот. В экипажах насчитывалось по три-четыре человека вместо шести полагавшихся по штату. Доукомплектовывали их за счет учебного взвода и молодого пополнения. Танки, приведенные им из другой части, оказались изрядно потрепанными, с малым запасом моторесурсов, со многими неисправностями. Они участвовали во многих учениях и в двух освободительных походах. Старший лейтенант Ковбасюк показал истинную неутомимость, когда обучал новичков, сколачивал (был такой термин у танкистов) экипажи, взвода, ремонтировал машины.

Теперь все это позади. Рота в полном составе вышла на учения. Комбат решил научить экипажи сочетать огонь и движение, взаимодействовать с соседними танками и взводами. Мазаев, конечно, понимал, что отработать все эти вопросы на одном занятии невозможно, они будут шлифоваться на других ротных, а затем и батальонных учениях, но и в этот раз надо было дать танкистам полное представление о всех сложностях боя.

Как и на том памятном мне зимнем учении перед отправкой на Карельский перешеек, так и теперь Мазаев несколько раз повторял атаку. Он то спешивал танкистов и вел их по непролазной грязи «пеший по-танковому», требуя от каждого члена экипажа делать все, что ему положено делать в бою, то вновь подавал команду «по машинам», — вслед за этим вся танковая лавина, лязгая гусеницами и гремя холостыми выстрелами, мчалась к вихру леса, за которым скрывался «противник».

Мне казалось, что атака вполне удалась, что на этом и кончатся учения. Но Мазаев вновь возвратил танки на исходную позицию, приказал старшему лейтенанту Ковбасюку построить роту. В строю я увидел своего старого знакомого Сергея Костина, того самого Костина, который доставил нам с Мазаевым немало хлопот позапрошлой зимой.

— Всем хороши наши танки, — сказал капитан, подойдя к строю. — Они быстроходны, хорошо вооружены. А броня у них, сами знаете, слабовата. Но в наших силах сделать их менее уязвимыми. Надо только научиться использовать их высокую маневренность. Что это означает? Как думает замполитрука Иванов? — командир батальона посмотрел на рослого, широкоплечего танкиста, затянутого в темно-синий комбинезон.

— Вести танки на высоких скоростях, — одним дыханием выпалил замполитрука.

— Мысль в основном правильная, — поддержал его комбат. — Но только в основном. Если танк идет по прямой, пусть даже на высокой скорости, противник все равно возьмет упреждение и поразит его. Так я говорю?

Мазаев, помолчав немного, давая возможность танкистам обдумать и уяснить то, что сказал, продолжал:

— Что же надо делать, чтобы избежать это, не подставлять свой танк под огонь врага? Ма-нев-ри-ро-вать! — врастяжку по слогам произнес комбат и тут же повторил: — Ма-нев-ри-ро-вать! Маневрировать, сообразуясь с местностью и обстановкой. Вот этого я от вас и добиваюсь.

И еще одно: танк наш очень хорошо вооружен. Семидесятишестимиллиметровая пушка и четыре пулемета. Это же чуть ли не бронепоезд! Только он не привязан к рельсам, а идет по любой местности. Вот и надо нам научиться использовать это преимущество танка. Попал под обстрел — жми на всю железку, маневрируя, не давайся противнику под прицел. Есть возможность — стань за укрытие и бей по врагу точно, без промаха. Нет укрытия — веди огонь с ходу, да сразу из пушки и четырех пулеметов.

Когда Мазаев закончил говорить, старший лейтенант Ковбасюк скомандовал:

— По машинам!

Танкисты, скользя по вязкой грязи, трусцой побежали к стоянке.

— Отставить! — потребовал комбат. — Старший лейтенант Ковбасюк, повторите команду и проследите по секундомеру, за какое время экипажи займут свои боевые места.

Вновь звучит команда: «По машинам!», — но теперь танкисты выполняют ее по-иному, стремглав бегут к стоянке, быстро поднимаются на броню, скрываются в люках. Один из танкистов, по-видимому, из весеннего призыва, поскользнулся и упал, другой, пробегая рядом, схватил его за комбинезон, помог подняться. К танку, за кормой которого я стоял, они подбежали вместе. Поднимаясь на броню, молоденький танкист, стряхивая грязь, недовольно бурчал себе что-то под нос.

— Ты что чертыхаешься? — строго оборвал его