Крушение пирса - Марк Хэддон

– Во-первых, он вторгся в наш дом, – медленно произнес Гевин. – Во-вторых, у него было ружье. И во время нашего с ним противостояния это ружье взяло и выстрелило.

– Заткни свою гребаную пасть, Гевин, – велела ему Сара. – Ты же первый за ружье схватился, хотя тебе говорили: положи его на место. Но ты не только отказался это сделать, ты еще и прицелился бедолаге прямо в грудь. Это ты его застрелил!

– Это вышло случайно, – попытался оправдаться Гевин.

– О, если случайно, тогда, конечно, все в порядке, – язвительно заметила Сара.

Мартин сел и устало потер руками лицо. В данный момент он бы, пожалуй, предпочел оказаться в своей машине, на целые сутки похороненной в глубоком снегу.

Эмми снова появилась в дверях, вытирая пепельно-бледное лицо крошечным пурпурным полотенчиком, ранее висевшим на перекладине у раковины; в комнату, впрочем, она так и не вошла – казалось, ей мешает некая невидимая лента, какой полицейские обычно отгораживают сцену преступления от толпы любопытствующих.

А наверху, в узкой щели между крышей и потолком спальни деда и бабушки, все сильнее дрожала от невыносимого холода бедная Аня. Ей уже не было страшно. Понимание того, что все члены семьи сейчас, возможно, уже мертвы, отчего-то породило в ее душе странное пугающее спокойствие. Девочка, разумеется, не сознавала, что спокойствие это вызвано медленным, но неуклонным понижением температуры ее тела.

Мать Ани отнюдь не была встревожена отсутствием дочери. Ей и в голову не приходило, где девочка может сейчас находиться. Она, собственно, и не вспоминала о ней. В данный момент для нее внешний мир, то есть тот, что находился за пределами этой комнаты, просто перестал существовать.

– Я вызываю полицию, – решительно заявила Сара и двинулась к двери. Эмми чуть отступила в сторону, давая ей пройти.

– Погоди! – крикнул Мартин ей вслед, и она резко остановилась.

Как раз подобные вещи больше всего и злили ее в отношении отца; казалось, в мозгу у нее есть некое особое устройство, вроде прямой правительственной связи, которое позволяет отцу мгновенно добраться до самых потаенных и примитивных уголков ее души. Порой Саре лишь с огромным трудом удавалось подавить свою вынужденную, до слабости в коленях, потребность ему подчиниться.

– Я думаю, что ты, весьма возможно, права, – осторожно начал Мартин, ибо и ему, в свою очередь, приходилось подавлять собственный темперамент, тут же естественно откликавшийся на любую вспышку бешеного нрава его дочери, – но сначала, пожалуй, стоило бы в своем кругу обдумать последствия подобных необратимых действий.

– Ты что, всерьез предлагаешь обойтись без вызова полиции? – изумилась Сара, возмущенно тряхнула головой и фыркнула, словно у нее не хватало слов, чтобы выразить чувства. – Да его внутренности у нас по всему гребаному потолку размазаны!

Мартин хорошо помнил, что, когда он в последний раз велел дочери успокоиться, она швырнула в него обеденной тарелкой, а потому сказал совершенно спокойно:

– Дай мне две минуты.

– Одну, – тут же заявила Сара.

– Но твой брат может сесть в тюрьму. И весьма надолго.

Гевин энергично помотал головой:

– Нет, этого уж точно не будет!

Однако сестра не дала ему говорить:

– А ты заткнись, черт бы тебя побрал! Не желаю больше ни слова из твоей гребаной пасти слышать!

И Гевин, стиснув зубы и прижимая руку к сломанным ребрам, был вынужден промолчать, но мысленно все пытался оправдать собственную неспособность дать сестрице должный отпор.

А Сара между тем повернулась к отцу:

– Пятьдесят секунд!

– Он вторгся в наш дом…

– Нет, его пригласили войти. Он был нашим гостем.

– Ну да, гостем с ружьем в руках!

– Ружья у него в руках тогда не было.

Если бы Мартин был юристом, он, возможно, сумел найти выход из этих непролазных дебрей, но одному лишь Богу известно, каким мог бы этот выход оказаться.

А Дэвид между тем судорожно пытался придумать, как бы ему по-тихому вытащить телефон и сфотографировать труп. Он не был уверен, что взрослые не сочтут его действия чем-то особенно безнравственным – все-таки незнакомец был мертв, – но все же очень надеялся, что необычность сложившейся ситуации позволит ему незаметно осуществить задуманное.

– Значит, ты хочешь, чтобы мы, все девять человек, дружно солгали? – спросила у отца Сара. – И потом до конца жизни повторяли эту ложь в самых мельчайших подробностях? Неужели ты думаешь, что такое и в самом деле возможно?

Дочери, думал Мартин, следовало бы быть юристом. А сыну суждено сесть в тюрьму. Какой скандал! Какое ужасное, непредвиденное развитие событий! И Мартин решил, что обязан хотя бы свести до минимума воздействие всего этого на Мэдлин, что будет и весьма сложно, и весьма неприятно. Ладно, сказал он себе, для начала он опечатает эту комнату, затем прикажет убрать здесь как следует, а через некоторое время полностью сменит обстановку…

Между тем Сара, медленно поворачиваясь по кругу и по очереди заглядывая каждому в глаза, спрашивала:

– Ну что, у кого еще есть возражения?

Возражений не было; все понимали, что Сара права. И даже, пожалуй, в какой-то степени испытывали определенное облегчение от того, что именно она взяла все на себя и собирается совершить неизбежное. Но позвонить в полицию Сара так и не успела, потому что царившую в комнате тишину внезапно нарушило громкое бульканье и клокотанье, исходившее из тела незнакомца. Услышав эти жуткие звуки, Эмми пронзительно вскрикнула и, странным образом размахивая руками и как бы отгоняя что-то от себя, исполнила на месте нечто вроде маленького танца, который в любой другой ситуации мог бы показаться очень смешным.

– Эмми… – бросился к ней Мартин. – Что с тобой, Эмми? – Он подождал, пока его невестка немного успокоится, и пояснил: – Это же просто выходят скопившиеся у него внутри газы. – Он счел необязательным добавлять такие пикантные подробности, как непроизвольное опорожнение кишечника у покойного. Сейчас Мартина больше всего волновало состояние Мэдлин. Как она там, на кухне? – думал он. Надо бы поскорее пойти туда, посмотреть… И тут вдруг покойник сел и открыл глаза.

Эмми буквально рухнула на стул, потом бессильно обмякла и, боднув лбом кофейную чашку, сползла со стула на пол. Все это произошло так быстро, что Роберт даже подхватить ее не успел. Гевин издал какой-то странный звук, более всего напоминавший собачье поскуливание. Дэвид в очередной раз пришел в восторг от происходящего: это было в тысячу раз удивительнее всего, что он когда-либо видел. И все же он немного сомневался: а вдруг это какой-нибудь невероятный фокус?

А незнакомец, хотя ему явно не хватало большей части внутренних органов, чувствовал себя, похоже, гораздо лучше Гевина. Он тщательно пригладил свою окровавленную бороду, придав ей прежнюю форму, и встал на ноги с таким видом, словно просто споткнулся на улице. Затем он прошел через всю комнату, и было отчетливо слышно, как при этом подошвы его башмаков то прилипают, то отлипают от залитого кровью пола, поднял свой обрез и снова сунул его во внутренний карман пальто. Когда он подошел к Гевину и остановился, глядя на него сверху вниз, жалкий скулеж Гевина превратился в еле слышный плач. Незнакомец улыбнулся. У него вообще был довольный вид человека, который только что уплел отличный обед в хорошей компании.