Фартовые - Эльмира Нетесова

Вот он вышел на дорогу, ведущую к кирпичному заводу. Там нет домов. Надо отойти к лесу, к деревьям, чтоб не заметил. Берендей ползком пробирался к ближайшим кустам.

Человек, словно заслышав шорох, остановился. Напряженно вслушался в темноту. Огляделся по сторонам и, подхватив сумку, свернул к деревьям. Прижался к ели выжидательно.

Замер и Берендей.

«Не уйдешь, змей! Выловлю! Со всем выводком тебя накрою, за все ответишь, пес!»— сжимал кулаки Берендей.

Удав, решив, что шорох ему померещился, осторожно пошел лесом к заводу. Когда до того оставалось совсем немного, Удав споткнулся о корягу, упал. Выругался грязно, в полный голос. И хромая, вышел на узкую улочку, бегущую вдоль частных домов. Здесь он шел, держась вблизи заборов. У одного присел на лавку. Закурил.

Берендей ждал терпеливо, понимая, что осталось совсем недалеко.

Удав курил, опустив голову. Потирал ушибленную ногу. Прикладывал руку к распухшему лицу.

«Узнал ли он меня? Да нет! За годы в тюрягах столько рож перевидал. Всех не упомнишь. Да и не довелось с ним кентоваться. А в зонах мы все на одну рожу. Злобой друг от друга только и отличались. Но большей злобы, чем у этого неразоблаченного полицая, ни у кого не было», — вспоминал Берендей и, крадучись, шел следом за Удавом.

Тот, миновав улочку, подался вверх по тропинке к одинокому дому, стоявшему на отшибе.

Пробравшись лесом к нему, Берендей видел, как Удав полез на чердак вместе с сумкой. Вот кто-то включил фонарь. Через пяток минут оттуда по лестнице спустились во двор трое.

Берендей подкрался ближе.

Удав, умываясь во дворе, рассказывал кому-то о Сезонке.

— Они меня еще вспомнят, лярвы! — грозился в темноту.

— Так что за фрайер вытащил тебя? — поинтересовался кто-то у Удава.

В темноте не разглядел. Но нутром чую, фартовый это был. От него, как он нарисовался, вся блядва отвалила! Если б мусор, то и меня, и этих чувих замел бы враз. А тут — только брехнул на них.

— Навар требовал за шкуру?

— Нет, не заикнулся.

— Малахольный, что ли?

— Мне все казалось по дороге, вроде за мной хвост повис. Я уж прикидывался, петлял, в лесу переждал. Но нет. Никого. Но что-то свербит — и все тут. Чую, смываться надо нам отсюда, — говорил Удав.

— Куда, лягавые на каждом шагу. На всех дорогах посты. Накроют — и все. За жопу — и, пожалуй, в клетку, где солнце всходит и заходит.

— Не каркай. И не бери «на понял». Ладно, отсидимся здесь. Но Дамочке я устрою финт с парком. Это — как пить дать. И блядям его заодно, — пообещал Удав и полез на чердак, отказавшись от кайфа.

Во дворе дома было тихо. Никто не выходил. И, прождав еще целый час, Берендей вернулся к Привидению.

Рассказав об увиденном и услышанном, добавил:

— Петуха красного хотел им подпустить. Руки чесались. Да только в окна фартовые могли повыскочить. Один я с ними не управился бы. Нужна помощь твоя. Чтоб наверняка. Накроем всех. Разом. Пикнуть не успеют.

— А хозяева? — напомнил Привидение прежние опасения.

— Никого не видел, может, и нет их. Может, на материк он их спровадил, хорошие деньги дав, — отозвался Берендей.

— Заметано. Завтра возьмем кодлу. А насчет Дамочки — пустое болтал. Что он ему устроит? Да ни хрена. Тот с любого хрена сухим сорвется. Его чувихи пуще мусоров берегут, и днем и ночью. Да и мы постараемся опередить. Ты вот только не забудь ему три куска по утру отнести, иначе в другой раз не выручит. Обидчивый, — улыбался Привидение. И добавил: — Какой ни на есть, а свой. И эта мелочь нужна бывает.

Выпив на ночь, заснули фартовые крепким сном. А утром вскочили в ужасе от крика:

— Сезонка сгорела!

Берендей, застегивая рубашку на ходу, помчался к Дамочке. Но было поздно…

На месте барака дымилось пепелище. Сладковатый, сизый дымок вился над обуглившимися головешками, останками дома, а быть может…

— Спалили бардак! Никто не проснулся. Спьяну так и сгорели. Может, от папиросы, а скорее — бог за грехи наказал непутевых, царствие им небесное! Прости, Господи, рабов твоих, — перекрестилась старушка, подняв к небу слезящиеся глаза.

— Давно это случилось? — спросил Берендей.

— Я только подошла. Люди тут были, соседи ихние, вон с того барака. Они все знают. Говорят, что ночыо стряслось.

Берендея знобило. Слишком много выпил вчера. Вон и у Привидения дым слезу вышибает.

Может, это сон? Но вдруг вспомнилась угроза Удава. Опередил. Отомстил.

Белые-белые стены, белый потолок, белая, как смерть, подушка, белое одеяло. И даже дверь белым покойником примостилась в углу.

«Где я? Наверное, уже жмур. Мать, покойная, как-то по-пьянке сказку рассказывала про белую смерть, которая убежала от алкаша, услышав о его последнем желании. Не могла его выполнить смерть. Побелела от ужаса, а алкаш тем временем удрал с того света за опохмелкой, да так и не вернулся в могилу. Видно, и за Колькой сейчас смерть придет. Он ей за

даст желание такое, от которого она сама сдохнет. Но со смеху. Умирать в слезах умеют старухи. Фартовые и в последний час должны смеяться… Но что это? Муха? Да какая толстая, хоть ты ее на сковородку вместо курицы… Ишь, лярва, ногами дрыгает, камаринскую выделывает, что чувиха во хмелю!.. Знать, не совсем сдох. Иначе — откуда муха? Их на том свете не водится, одни черти да фартовые», — думал Колька, приходя в сознание.

Тихо скрипнув, открылась дверь. Белая фигура шла к койке, неся что-то белое в руке.

Дамочка хотел встать, но не смог и пошевелиться.

«Крышка!»— подумал в ужасе. Но вглядевшись, увидел подошедшую девушку. Над белым халатом щеки в ярком румянце, пухлые губы, серые глаза.

— Чувиха! Мама родная, я ж тебя за смерть принял! — признался Дамочка.

Медсестра рассмеялась:

— Ожили? А теперь давайте ягодицу.

— Чего тебе дать? — не понял Колька.

Медсестра откинула одеяло, легко повернула Дамочку на бок, протерла спиртом место укола, ввела иглу.

— Слушай, дай мне на зуб то, чем ты жопу балуешь. На что добро изводишь? Иль девать некуда? Я враз покажу, как спирт потреблять надо.

— Спокойно, больной, — укрыла девушка Кольку и пошла к двери.

— Стой! Ты не отказывайся. Принеси стаканчик, не то…

— Лежите, вам спиртное вредно, — закрылась дверь.

«Больной? Это как меня угораздило им стать? — трудно припоминал Дамочка весь свой последний вечер. — Ну да, чувихи принесли три поллитровки вермута. Ну да разве это много"? Бывало, и втрое больше перепадало. Но в этот день клевых чуваков не удалось закадрить. А дальше — спать лег. Потом жара. Нечем было дышать. Все в огне. Но откуда ему взяться в Колькиной комнате? И как он оказался здесь? Нет, пи хрена непонятно. Но где кенты, чувихи? Что с ними? И почему он не может пошевелить ни рукой, ни ногой?» — думал Дамочка. И только тут почувствовал резкую боль откуда-то снизу.