Черепаховый суп - Руслан Галеев

– Вдоль магистрали полно движения, – прикрыв глаза, предупредил Сабж, – готовьтесь, будет весело.

И мы сошли в ад.

Толкая перед собой густой, тяжелый воздух, мы заставляли себя бежать, задыхаясь, обливаясь потом и выбиваясь из сил. Солнце, казалось, сплавляло воедино нашу кожу и ткань одежды, а плиты и асфальт плевались нам навстречу сгустками жара. Боль тупыми толчками ломила виски, соль мгновенно высыхавшего пота жгла глаза.

А на магистрали, голодный и свирепый, нас ждал Эпицентр. Он бросил навстречу незваным гостям свору серых ублюдков. Низкорослые и широкогрудые, с прижатыми к тупым черепам ушами, они молча, практически бесшумно вылетели из зыбкого марева, появившись на нашем пути словно ниоткуда, и понеслись навстречу, отталкиваясь от асфальта мощными когтистыми лапами. Больше десяти свирепых самок во главе с черноголовым самцом.

– Надо завалить самца! – крикнула Буги.

Я прицелился ему в грудину и, когда он был в десятке метров – на расстоянии, вполне достаточном для прыжка, – спустил курок. Однако в самый последний момент самец, словно что-то почувствовав, сделал стремительный рывок влево, в сторону Буги, а из-за его спины взметнула вверх серое тело самка, приняв в себя весь заряд каменной дроби. Самец тем временем, стелясь по асфальту, нырнул в ноги Буги, и ей пришлось отскочить назад, одновременно стреляя. Ублюдок с визгом завертелся по асфальту, заряд угодил ему в левый бок. Буги попыталась вернуться назад, но две самки с глухим ревом закрыли собой самца и бросились на нее. А я отступить не успел. Я должен был сделать это вместе с Буги, но годы бездействия, проведенные в Самерсене, видимо, притупили мою реакцию. Я оказался окруженным самками серых ублюдков. Они наскакивали и тут же уходили в сторону, а я стрелял вслепую и не попадал, лишь раз ранив и приведя этим в совершенное неистовство одну из них. Забыв от боли об осторожности, она с визгом прыгнула на меня, получила заряд в брюхо и, падая замертво, повалила меня на асфальт. Тут же остальные самки ринулись ко мне. Движимый каким-то смутным инстинктом, я сдернул сумку с грузом и бросил назад, туда, где, как мне казалось, стояла Буги. Камнемет дал осечку. Стащить с плеча биту я уже не успевал.

Но Буги не было там, куда я бросил груз. Разделавшись со своими ублюдками и увидев, что меня завалили, она кинулась вперед и успела положить самку, практически добравшуюся до меня, пока я стаскивал с себя тяжелый труп ее подруги. Еще три ублюдка внезапно вспыхнули странным, мерцающим синим пламенем и начали, истошно визжа, кататься по асфальту, – это была работа Проводника. До меня добралась только одна серая бестия. Я почувствовал, как острые когти раздирают кожу на моей груди, но это ощущение вряд ли можно было назвать болью, скорее, констатацией боли. Поединок занял все мое внимание. Обеими руками вцепившись самке в брылья, я рывком подмял под себя ее плотное, сопротивляющееся тело и начал яростно молотить ее головой об асфальт. Пока она не сдохла.

И только после этого я потерял сознание. То ли оттого, что наконец почувствовал боль, то ли от потери крови, то ли от жары – наверное, от всего вместе.

Я очнулся от жуткого ощущения. Что-то омерзительно густое, воняющее блевотиной, текло мне на лицо. Судорожно вынырнув в реальность, я дернулся, и тут же резкая боль едва не ввергла меня обратно в темноту. Я попытался раскрыть глаза, и мне это удалось, но мир вокруг оказался окрашенным в буро-кровавые цвета.

– Макс, – это был голос Буги, – Макс, очнись, черт тебя побери! Сабж никакой, мы не сможем тебя тащить!

Оказалось, она привела меня в чувство весьма радикальным способом – перерезала глотку одной из самок серого ублюдка и подняла ее надо мной так, чтоб кровь текла мне на лицо. Оттого все и казалось мне таким багровым, густым и зловонным.

– Макс, твою мать, очнись! – Буги отбросила тушу серого ублюдка и стала трясти меня за плечи, причиняя еще большую боль.

Я отбросил ее руки и заставил себя сесть.

– Хватит, Буги! Я очнулся... Ни хрена себе! – воскликнул я, когда опустил голову: футболка была разодрана, по груди и животу тянулись глубокие кровавые борозды.

– Она круто тебя отделала. – Буги устало утерла совершенно мокрое лицо, и я вдруг осознал, что и сам подыхаю от жары. Однако, как ни странно, хотя выглядели мои раны ужасно, боль можно было терпеть – по крайней мере, какое-то время. – Надо идти, Макс, – Буги протянула мне руку и помогла подняться, – нам придется тащить Сабжа. Он потратил на этих ублюдков почти все силы. Сказал, что покажет дорогу, но не сможет держать ее под контролем.

Оглянувшись, я увидел, что Сабж лежит лицом вниз. Он тяжело дышал, из ушей у него шла кровь.

– Ты сможешь драться? – спросила Буги.

– Придется.

Мы больше не бежали, мы еле плелись, вынужденные быть осторожными сверх меры, потому что остались без помощи полумертвого Проводника. Кровь в моих ранах быстро свернулась, и грудь превратилась в грубый коричневый панцирь. Что ж, придется потом помучиться, выдирая из ран засохшие обрывки футболки. И еще необходимо все это промыть. Боль то наплывала, принося дурман и легкое головокружение, то уходила. А может, это от жары меня так мутило? Не могу сказать ничего определенного. Мы шли почти полтора часа, и к концу пути, как верно высказалась Буги, нас можно было брать голыми руками. Но нам повезло, нам просто несказанно повезло – нас так никто и не почуял. За все это время мы увидели лишь растерзанный каким-то падальщиком труп неспящего – огромный кусок вонючей слизи. Нам повезло.

– Все, Макс, – наконец сказала Буги, – мы пришли. Можешь умирать.

И я умер.

А ожил от того, что меня колотил озноб. Вряд ли я пробыл в забытьи больше часа, но этого времени, плюс дорога до Нулевой – хватило, чтобы мои раны дали о себе знать. У меня поднялась температура. Мне нужна была помощь, срочная помощь, которую могли дать только способности Проводника.

– Сабж, – позвал я и не узнал собственного голоса: я хотел крикнуть, но лишь едва слышно просипел.

– Он в отключке, – откуда-то сбоку ответила Буги. Она что-то растирала на куске пластика. – Сейчас я намажу тебя этой херней – Сабж сказал, что она остановит процесс заражения, – и перевяжу. Как только он восстановится, он тебе поможет.

– Я сдохну, – просипел я.

– Нет, не сдохнешь. – Буги зло вскинула голову. – Нам вдвоем с Сабжем не пройти весь Эпицентр.

– Тогда перевязывай, – успел ответить я, прежде чем снова провалиться в забытье, такое же приятное и прохладное, как минувшее утро.

Я вынырнул из темноты в когтистые лапы боли, вцепившейся в мои внутренности. Надо мной сидел Сабж, и его лицо – лицо жуткого старика, источающее, словно гной, зыбкий голубой свет, показалось мне страшнее всего, что я доселе видел.

– Терпи, – прохрипел старик и улыбнулся желтым оскалом, – будет еще больнее.

Но я не стал терпеть, я вспомнил, что когда больно, можно кричать, и заорал. А потом попытался отпихнуть от себя Сабжа, но что-то вцепилось в мои руки, что-то удерживало ноги, и даже голову я не мог поднять, только извивался всем телом, как в эпилептическом припадке, выгибался и падал. Кричать, срываясь на визг, – вот и все, что мне оставалось. Крик, судорожные движения парализованного тела и вечность боли, вспыхивающая созвездиями перекрученных сухожилий, вывернутого наизнанку кишечника, спорадически освобождающегося мочевого пузыря, горячей крови, стекающей из ноздрей в рот... Иногда боль смешивалась с яростью, и получался жуткий коктейль бессилия, но я пил его, потому что ничего другого мне не оставалось. Думаю, в эти мгновения я мог бы перегрызть себе руку, только чтоб избавиться от пут и достать ублюдочного старика, терзающего мою плоть. Но, к счастью, я не мог добраться до своих рук. Я сказал – мгновения, поскольку, как позже я выяснил, выведение яда ублюдков из моего организма заняло едва ли четверть часа.