Дилемма - Рамез Наам

Вдруг он услышал, как кто-то закричал по-вьетнамски, и десятью парами глаз увидел настоятеля. Тот ворвался в кольцо и кричал:

– Что вы творите?! Вы обещали, что монахи не пострадают!

Один из головорезов развернулся и тут же выстрелил ему в живот. Тхить Куанг Ан рухнул на колени.

Остальные монахи вновь стали теснить головорезов. Они превратились в единый организм, у которого была одна цель: отбить Кейда у преступников. Кольцо сжималось, и он понял, что сейчас будет. Нет, нет, так нельзя, хватит смертей, бегите…

Он собрался с силами, сосредоточился и начал транслировать свои мысли монахам, затем активировал лазейку…

…но монахи сопротивлялись: железный кулак их коллективного сознания перехватил его волю, не давая ввести пароль и заставить их скрыться бегством…

Пуля перебила одному из монахов руку, другому – прошила грудную клетку. Эхо их боли окатило Кейда.

И тут подоспел Фенг. Его разум был спокоен и решителен. Время для Кейда замедлилось: боевой транс Фенга коснулся и его разума, растягивая каждую секунду чуть ли не до бесконечности.

Головорезы с гипермускулами двигались как в замедленной съемке. Перед глазами Фенга красными пунктирными линиями загорелись траектории полета еще не выпущенных пуль. Тела бандитов превратились в размытые пятна: Фенг предвидел каждый потенциальный удар.

Казалось, он не двигается, а танцует. Спокойный и изящный, он перепрыгнул через одну красную линию, прокатился под другой, вскочил и со всего размаху врезался в первого головореза. Он был полностью сосредоточен на поединке. Это самадхи, подумал Кейд. Самая настоящая медитация. Пистолеты и пули превратились для Фенга в живых существ: он видел, как они вылетают из дул, всколыхивая воздух, как летят туда, где он стоял всего миллисекунду назад.

Одним отработанным движением Фенг сломал шею первому головорезу.

Одна из пуль угодила в бедро монаху, и эхо его боли заставило Кейда вырваться из боевого транса, вернуться в реальное время. Почти все головорезы уже лежали на земле, мертвые, а двое падали на колени со свернутыми шеями – к ногам Фенга. Затем Фенг разрезал путы Кейда, снял мешок, убрал клейкую ленту.

Кейд, опершись на здоровую руку, встал на ноги. Его трясло.

Вокруг лежали трупы. Один монах стонал. Пять или шесть сознаний излучали острую боль. По меньшей мере трое монахов погибли. Один умирал в этот самый миг, его сознание распадалось на миллионы осколков. Кто-то плакал.

Боль и стыд окатили Кейда с головой. В глазах потемнело, ноги подогнулись, и он упал на одно колено.

– Тебе не убежать, – прохрипел настоятель. Кейд обернулся. Одеяние старого монаха стало красным, кровь хлестала у него изо рта. Разум излучал боль и отвращение. – Я не один такой, – тихо пробормотал он. – Ты… ты не Будда. Ты – мерзость. Майя. Иллюзия.

Фенг шагнул к настоятелю и, оскалившись, навел на него пистолет. Его разум сочился гневом.

– Нет! – заорал Кейд, протягивая к другу больную руку.

– Не понял?

Фенг растерянно обернулся.

– Оставь его. Пусть умрет с миром.

– Да он же сдал тебя американцам! Ты чуть не умер! А народу сколько погибло?! Все из-за него! – Фенг показал на тела раненых и убитых монахов.

– Мы не такие. Мы лучше, – выдохнул Кейд.

Фенг глубоко втянул воздух, медленно выдохнул и, покачав головой, опустил пистолет.

Вокруг стонали раненые: они звали на помощь и в ужасе смотрели на последствия кровавой бойни в их безмятежном доме.

Кейд утомленно закрыл глаза, пробрался в разум настоятеля, ввел пароль. И увидел.

– Всюду… – прокашлял старик, – всюду опасность. – Изо рта у него опять полилась кровь. – Нас много… Лучше тебе умереть… Мерзость…

С этими словами Тхить Куанг Ан, настоятель Аюн Па, умер.

Кейд в ужасе осмотрелся. Опять дело рук УПВР. Все из-за долларов. Из-за награды, обещанной за его поимку.

Фенг положил руку ему на плечо.

– Надо уходить, – сказал он. – Скоро приедут копы. Валим отсюда.

Кейд встал на ноги; голова все еще кружилась. Ехать. Да. Куда-нибудь. Куда угодно.

Лин Шу смотрела в залитое дождем окно пентхауса: перед ней во всем своем великолепии раскинулся Шанхай. На влажных гранях небоскребов сверкала реклама. За голубым и белым северным сиянием рекламных щитов скрывался единственный навязчивый посыл: «Покупай». Покупай одежду, путевки, машины, дома. Нечеловечески привлекательное лицо Жи Ли высотой в двадцать этажей улыбнулось и подмигнуло Лин. То была самая известная актриса Китая – сверхъестественной красоты и выразительности глаза, белая фарфоровая кожа, полные красные губы. Жи Ли вновь улыбнулась, подмигнула одной только Лин и показала ей бутылку какого-то очередного спортивного напитка, который ей велено было рекламировать.

Думаешь, ты – постчеловек? спросила Лин у гигантского экрана. Думаешь, если миллиарды людей знают тебя в лицо, это делает тебя особенной?

Нет, не делает.

За окном пролетел дрон системы надзора – один из десятков тысяч небесных глаз. Он медленно приблизился на четырех всепогодных роторах и уставил на Лин свою камеру. Красный огонек системы предотвращения столкновений оставлял на мокром стекле красные блики.

Лин пристально смотрела на него. Она насквозь видела его примитивный разум и потоки информации – входящий и исходящий. Видела в этих потоках себя. При желании она могла бы исказить эту информацию, обмануть его хозяев или даже перехватить контроль над дроном.

Но она не стала этого делать.

Небесное око поглядело на нее несколько секунд, затем развернулось, склонилось на один бок и улетело прочь – исследовать что-то другое в этом великом городе.

Лин посмотрела вниз и в сотнях метров от себя увидела его собратьев: десятки дронов заглядывали в окна небоскреба и следили за происходящим на земле. Еще ниже, по мокрым улицам, текли автомобильные реки. Между машинами сновали мотоциклы и скутеры. Выли клаксоны. По тротуарам торопливо бежали пешеходы с раскрытыми зонтиками. На все это падал проливной дождь. Удары его капель по поверхностям казались Лин неровной барабанной дробью.

Бадададададададум. Бададададададум.

Тяжелые тучи и льющаяся из них вода полностью скрыли солнце, но город был ярко освещен искусственным светом рекламных щитов, окон, фар и мерцающих красных огоньков на дронах, без конца кружащих над головами шанхайцев. Свет этот отражался от черных туч, и небо двадцать четыре часа в сутки светилось всеми цветами радуги.

Город жил. Он был живым существом. Улицы – его артерии, а машины, грузовики, скутеры и пешеходы – кровяные тельца.