Кровавый круг - Михаил Март

— А вы знаете, в какой санаторий вам надо?

— У меня адрес записан. Железноводск.

Оля повернулась к Литовченко.

— Сможете помочь? Путевки у нее нет, так что искать ее там не будут. Она дикарем приехала.

— Сто сорок километров — не расстояние.

Он снял трубку и позвонил домой.

— Любанька… Ну знаю, что ночь, только не искри. Дело есть важное, человеку помочь надо… Ты можешь рот закрыть на полминуты?… А теперь слушай. Сейчас к нашему дому приедет Сашка на редакционной машине. Иди в гараж и выгоняй свою «восьмерку», оденься потеплее. Заберешь у Сашки женщину с четырехлетним пацаном и отвезешь в Железноводск. К утру будете на месте. Зайди к Ушакову, он мне многим обязан. Пусть устроит женщину и ребенка в детский санаторий… Что значит «какой»? Пусть врачи определят. У мальчика ноги больные. И скажи Ушакову, что с него спросится, я ставлю дело под свой собственный контроль… Когда приеду? Не знаю. Но ты домой не возвращайся, езжай к Гальке на дачу, я туда за тобой приеду… Прекрати скрипеть, все объясню при встрече.

Литовченко бросил трубку и вызвал к себе шофера. Ирина долго благодарила, плакала и прижимала к себе сына. Когда ее увели, Горохов после зависшей в воздухе паузы сказал:

— Ну, Ольга, ты даешь! Психолог в семнадцать лет! Как же ты ее ловко раскрутила.

— Никакой я не психолог. Наташа пять лет медсестрой в психбольнице работала. Все в медицинский поступить мечтала, да не вышло. Много похожих историй я слышала. У нас в стране психически больным рожать не разрешается. Их предупреждают об этом. А если кто решился, то в роддоме отбирают детей, а роженицу в дурдом отправляют, чтобы правды не искала. С ними никто не церемонится. Одна женщина приютила у себя беспризорника, бездомного мальчонку. Выходила его, жили они хорошо, он ее мамой называл. Как люди жили. Приехал ее брат из другого города, двоюродный. Квартира ему в столице понадобилась. Капнул на нее в милицию. Мальчишку — в детдом, а ее — в психушку. Все очень просто. А одна женщина навечно поселилась в больнице. У той были дети. Три сына. И все они отказались от больной матери. Куда ее девать? Поначалу они хотели ее в дом престарелых отдать, но там квартиру взамен потребовали. Их такой расклад не устраивал. Вот и живет бедняжка в больнице, посуду моет за кусок хлеба. А жизнь в психушках несладкая, там и здоровый свихнется, чего говорить. Тут целую книгу написать можно. Горькая история получится, сейчас такие не в почете. У каждого свои заморочки. Все мы инвалиды при большой демократии.

— Ты рассуждаешь, как умудренная жизнью старуха, а не как подружки в твоем возрасте, — глядя на девушку, с уважением сказал Горохов.

— Жаль только, что Ирину Подкопаеву мы в свидетели взять не сможем. Такой свидетель полковнику на руку. Они нас всех в дурдом загонят.

Дверь кабинета открылась, и вошел уже знакомый Горохову репортер, который вытащил его из ущелья и привез вместе с Олей в редакцию.

— Ну, со Скворцовым вы уже знакомы, — сказал Литовченко. — Он со своей задачей справился, как и подобает нашему брату. — Повернув голову к вошедшему, Литовченко спросил: — Ты связался с Китаевым, доложил ему обстановку?

— Да, он в курсе дела. И велел вам передать, что бригаду МЧС, которая вылетала на поиски, Ершов арестовал. Ребят отправили в управление ФСБ. Мы их ни о чем не предупреждали. А это значит, что все расскажут — и о том, как Китаев обращался к ним с просьбой взять на борт журналиста с двумя дополнительными комплектами униформы, и о том, что я забрал с собой переодетого парня и девчонку. У нас только один плюс. Ребята из МЧС не знают, из какой я редакции, а у Ершова не хватит людей накрыть все типографии одним махом. Правда, таким образом мы подставили Китаева под удар.

— Где он? — спросил Литовченко.

— Где сейчас, не знаю. Но к утру появится у себя на даче, будет ждать меня со свежим номером газеты. Мы можем уцелеть только с его помощью. Человека с таким влиянием и положением, как Китаев, Ершов к ногтю не прижмет.

— Хорошо, Денис, езжай в типографию и, как только газета сойдет с конвейера, хватай первый экземпляр и дуй к депутату на дачу.

Выходя из кабинета, Скворцов столкнулся с молодым низкорослым пареньком с пухлыми губами, широким носом, смахивающим на обезьянку.

— О! Прошу любить и жаловать моего лучшего репортера Вадима Викторовича Астахова. Уникальный наглец, без мыла… куда хочешь влезет, все выяснит и даст отличный материал для первой полосы.

— Который вы, Валерий Борисович, со скрипом поставите на третью полосу, потому что первая отведена для портретов ваших дружков с трибуны власти.

— Издержки производства, милый, — усмехнулся Литовченко и, хлопнув по плечу Горохова, добавил: — А это бог репортажа, главная акула пера из Питера Дмитрий Сергеевич Горохов.

Астахов подошел к Горохову и пожал протянутую руку.

— Наслышан, читал. Хватка у вас, Дмитрий Сергеевич, бульдожья. Классно пишете. Завидую белой завистью.

— Просто Митя. Без прибамбасов обойдемся. — Он указал на Ольгу. — А это мой помощник, психолог Ольга…

— Просто Оля. И вовсе я не психолог.

— Скромность. Не бери в голову, Вадик, — вмешался Литовченко. — Рассказывай о своих подвигах. Надеюсь услышать процентов пять правды, остальное для статьи прибереги.

— Без правды я жить не могу. А правда без завитушек — как еда без соли. Но сейчас я настроен на голые факты, они сами по себе пересоленные.

— Садись, выкладывай.

— Из больницы ОМОН всех пассажиров в Управление ФСБ доставил. Потом их пересадили в два «рафика» и повезли на юг. Я пристроился следом. Ехали больше часа. Я держался на почтенном расстоянии, и меня не замечали, но потом они свернули к горам и стали подниматься. Тут я отстал от них и ехал в гордом одиночестве по свежему следу. Машины там ходят нечасто. И вывела меня дорога на горное плато. Пару деревень по пути встретил. Чую, где-то тут конец дорожки. Оставил машину и пошел пешком. И что вы думаете? Пролесок прошел и уткнулся в забор. Не забор — а насмешка. Железных прутьев в бетонную кладку понатыкали, вот и вся преграда, а высота полутора метров не превышает. Подошел ближе и все понял. Воинская часть. Прямо передо мной огромный плац. За ним административное здание. Штаб. Слева два трехэтажных кирпичных дома, и через плац напротив тоже два. Казармы. Вооружений никаких. Кумекаю. Учебная база для подготовки отрядов в Чечню. Судя по охране, секретных объектов нет. Только у ворот части КПП шлагбаум, остальная территория базы просвечивается как на ладони. Ну, а теперь о главном. Возле первого корпуса с моей стороны стояли те самые «рафики». Возле входа в казарму два автоматчика в общевойсковой форме. С этим все понятно, тут и гадать не надо. Возле штаба стоит несколько машин, но издали я номеров не разглядел, метров пятьсот нас разделяло. Но самое интересное было дальше. Из дверей штаба вышли четверо мужчин, и все одеты по-разному, будто на карнавал собрались. Не торопясь, они направились к казарме, где охрана выставлена, когда подошли ближе, я их рассмотрел. Один в летной форме гражданской авиации, второй контр-адмирал флота, третий в шинели полковника, как я понял, командир части, ну а четвертого грех было не узнать. Плюгаш в штатском не кто иной, как пресс-секретарь службы безопасности края Говорков Алексей Савельевич, по кличке Змей Горыныч. Таких скользких типов свет еще не видывал. Хамелеон. При Брежневе диссидентов сажал, при Горбачеве реабилитацией тех же диссидентов занимался, при Ельцине курировал войска и коммунистов душил. Сам-то он свой партбилет в сейфе хранит. Авось пригодится. Потом его старания заметили и начальником управления Минвод посадили, а после терактов на границе и разгула чеченцев убрали, но Ершов его под свое крыло забрал и посадил на связь с прессой. Так что мы все у него на заметке ходим. Опыт у дяди слишком большой, Ершов его везде за собой таскает, и сам он из местных, так что столичный полковник без него как без рук. А минут через пятнадцать еще два сизокрылых чекиста прилетели. Сафаров и Лоскутов. Это — служаки. Оперативники ФСБ, гончие псы Ершова, верные вассалы и послушные рабы. Носом землю рыть будут. Только я собрался уезжать, как сам папаша появился. Черная «Волга» Ершова как ветер влетела в ворота и с визгом затормозила у казармы. Полный сход. Чую, пора уносить ноги. И вот я здесь. По дороге много хороших мыслей возникло, но о них мы поговорим потом.