Время, назад - Филип Киндред Дик
Шрифт:
Интервал:
— Павловский институт в Нью–Москве сделал шестимесячный анализ моего мозгового обмена, чтобы выяснить, что можно сделать, чтобы улучшить его. Они вычислили эту химическую формулу, она была ксерокопирована и передана «А.Г.Хеми». И «А.Г.Хеми» производит шестьдесят полуграновых таблеток формофана для меня каждый месяц.
— И что происходит?
— Я не знаю, — сказала осторожно Лиля.
Он испугался. За нее. За то, что они сделали — и могли бы сделать в любое время, когда захотят.
— Вы не замечаете никаких проявлений? — спросил он. — Вы не замечаете никаких проявлений? — спросил он. — Более глубокое проникновение в состояние транса? На более длительное время? Меньше побочных эффектов? Вы должны заметить хоть что–нибудь. Улучшение ваших эскизов. Должно быть, они дают вам ем, чтобы улучшить ваши эскизы.
— Или спасти меня от смерти, — сказала Лиля.
Его внутренний страх стал еще более острым.
— Почему от смерти? Объясните. — Он старался говорить тихо, чтобы не выказывать никаких чувств, чтобы голос звучал совершенно естественно. Даже если принять во внимание квазиэпилептоидную природу…
— Я очень больной человек, — перебила Лиля. — Психически. У меня, как они называют это, «депрессии». Но это не депрессии, и они это знают.
Вот почему я провожу, и всегда буду проводить много времени в Институте Павлова. Меня очень сложно держать в нормальном состоянии, Ларс. Все очень просто. Это продолжается каждый день, а формофан помогает. Я принимаю его.
Я с радостью принимаю его, потому что я не люблю «депрессии» или как там они называются. Вы знаете, что это? — Она быстро наклонилась к нему. Хотите знать?
— Конечно.
— Я однажды понаблюдала за своей рукой. Она высохла и отмерла, и стала словно рука трупа. Она сгнила и превратилась в пыль. Затем тоже самое произошло со всей мной. Я перестала жить. А потом — я снова стала живой. Но уже по–другому, как будто в следующей жизни. После том, как я умерла… Скажите же что–нибудь. — Она замолчала.
— Ну что ж, это должно заинтересовать уже существующие религиозные учреждения.
Это было все, что Ларс мог придумать в тот момент.
Лиля спросила:
— Как вы думаете, Ларс, мы вдвоем, можем сделать то, что они хотят?
Можем мы предложить им то, что они называют «духовным ружьем?» Ну, вы понимаете. Я не хочу называть это, настоящее оружие?
— Конечно.
— Но откуда?
— Из того места, которое мы посетим. Мы как будто примем псилоцибин.
Который напоминает, как вы знаете, адреналиновый гормон эпинефрина. Но мне всегда нравилось думать об этом, как будто мы принимаем теонанакатил.
— Что это такое?
— Это слово ацтеков. Оно значит «тело господне». — Он объяснил:
— Вам он известен под именем алкалоида мескалина.
— А мы с вами посетим одно и то же место?
— Вероятно.
— А где это, вы говорили? — Лиля откинула голову в ожидании, слушая и глядя. — Вы не сказали. Вы не знаете. А я знаю.
— Тогда скажите.
— Я скажу, если только вы примете формофан, — сказала она.
Лиля поднялась и исчезла в соседней комнате. Вернувшись, она протянула ему две белые таблетки.
По необъяснимым для него самого причинам — хотя, откровенно говоря, его это совершенно не интересовало, — он деловито, даже не возражая, выпил эти две таблетки со своим пивом. И они моментально застряли у нем в горле.
Казалось, что они просто прилипли к пищеводу, но были уже за той чертой, когда он, прокашлявшись, мог выплюнуть их. Наркотик теперь стал частью его. Из чем бы он не состоял, как бы он ни воздействовал на него — он принял его из–за доверия. И вот что получилось.
Вера не в наркотик, вдруг понял он, в Лилю Топчеву.
Лиля, к его вящему удивлению, сказала:
— Любой, кто сделал это — проигравший человек. — Она, казалось, была грустна, но не разочарована. Как будто его вера в нее вызвала к жизни какой–то глубокий инстинктивный пессимизм. Или это было чем–то большим?
Славянским фатализмом?
Ему бы засмеяться, ведь он карикатурно представлял ее себе. Хотя, по правде говоря, он еще ничего не знал о ней, и сейчас еще не мог разгадать ее.
— Сейчас вы умрете, — сказала Лиля. — Я давно хотела сделать это. Я боюсь вас. — Она улыбнулась. — Мне всегда говорили, что если я когда–нибудь подведу их, квбэшные головорезы, работающие в Запад–Блоке, выкрадут вас, доставят в Булганинград и будут использовать, а меня выбросят туда, что они называют «свалкой истории». В старомодном смысле.
Так, как делал Сталин.
— Я даже на секунду не верю, что то, что вы говорите мне, правда.
— Вы не верите, что проделали весь этот путь сюда, чтобы быть убитым мной?
Он кивнул.
После паузы Лиля со вздохом произнесла:
— Вы правы.
Он с облегчением бессильно расслабился, дыхание снова стало ровным.
— Я боюсь вас, — продолжала она. — Они угрожали мне, постоянно напоминали о вас. Дошло до того, что я просто возненавидела саму мысль о вас. И я думаю, что вы умрете. По–другому не бывает. Все до вас тоже умирали. Но не от того, что я сейчас дала вам. Это был мозговой метаболический стимулятор, напоминающий серотонин. Именно то, что я сказала. И я дала его вам, потому что мне смертельно хочется узнать, какое действие он произведет. Знаете, что я хочу сделать? Попробовать ваши два наркотика вместе с моими. Мы не только соединим наши таланты. Мы еще и смешаем наши метаболические стимуляторы — и посмотрим, что получится.
Потому что… — Лиля помедлила как ребенок, старающийся за внешним спокойствием скрыть возбуждение. — Нам должно повезти, Ларс. Обязательно.
Он убежденно ответил:
— Нам все удастся.
И тут, сидя со своим пивом в руке, лениво рассматривая банку (датское пиво, темное, очень хорошем сорта), Ларс почувствовал, как наркотик начинает действовать.
Внезапно, очень быстро, как занимающийся огонь, он захлестнул его.
И Ларс, шатаясь, вскочил на ноги прыжком — пивная банка выпала из его рук, откатилась, содержимое ее пролилось на ковер. Темное, уродливое, пенящееся, как будто здесь убили большое животное и из нем, теперь беспомощного, уходила жизнь. Словно, подумал он, я вступил на дорогу смерти, несмотря на все то, что она говорила. Господи Боже! Я дал себя убить просто из–за того, что покорен ей.
Чему же я подчиняюсь, подумал он. Смерть может замаскироваться. Она может найти укрытие в туманных словах, а ты будешь думать, что это нечто совершенно иное — высшая власть, какое–то чувственное и свободное качество, от котором ты в восторге. Это все, чем просишь — просто для себя. А вместо этого, ты — в ее власти. Не их, а в ее власти. Они бы хотели гораздо большего, но они не готовы просить даже смерти.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!