Пепел победы - Анатолий Гончар

— Полчаса сидим?

Кострыкин машинально кивнул.

— Руслан! — Прапорщик тут же позвал радиста номер два, сидевшего за кустом и с хрустом жующего галету. — Пройдись по тройкам, скажи, полчаса отдыха. Один постоянно на фишке. Старшим троек скажи — если замечу, что где-то жрут, чаи гоняют или что-то в этом роде, то сидеть в охранении будут все вместе. Ты понял? Если так — вперед.

Отдав указания радисту, Ефимов достал из рюкзака бутылку и начал медленно скручивать с нее пробку. Он сделал несколько мелких глотков и отставил едва начатую посудину в сторону. Есть не хотелось, сидеть десятки минут просто так без дела нудно. Сергей встал и отправился проверять позиции, выбранные разведчиками.

— Байкал — Центру, Байкал — Центру, — повторял за его спиной радист, пытаясь достучаться до своего собрата, дежурившего в пункте временной дислокации.

Пока это ему не удавалось.

Тройка Зудова, как и отрабатывалось на занятиях, обеспечивала прикрытие левого фланга. Леха Жбанов и Руслан Агушев, зарывшись в заросли, вели наблюдение за местностью. Сам же ефрейтор Зудов завязывал на животе пояс «Живые помощи». Этот парень был старшим тройки и по совместительству санинструктором группы. Если правильнее, то с точностью до наоборот — штатным санинструктором и внештатным старшим тройки.

«Можешь не завязывать, не поможет». — Эта мысль, мелькнувшая в голове у Ефимова, так и осталась невысказанной.

— Вы думаете, без толку? — Видимо, на лице у прапорщика отразились его мысли.

Может, и сам Зудов не очень-то верил в чудотворность купленной молитвы.

— Саша, — начал Ефимов, не зная, как поделикатнее подойти к этому вопросу. — Дело не в том, что поможет или не поможет. Важно, насколько ты сам в состоянии поверить в ее охранительную силу.

— Я верю, — не слишком-то твердо проговорил Зудов.

— Понимаешь, дело-то в чем. Если человек искренне верит в какой-то оберег, к примеру, в этот вот пояс, в то, что в трудный момент он его защитит, следовательно, в минуту опасности он не испугается столь сильно, чтобы впасть в прострацию, сможет разумно защищаться или нападать. А дальше, это уже как повезет. Тут главное, чтобы вера не переросла в полное пренебрежение защитными инстинктами. Если перестанешь прятаться от противника, менять позиции, пригибаться, то тебя убьют и никакие «живые помощи» не помогут. В конечном итоге все зависит только от тебя и от тех, кто справа и слева. Никаких чудес!

— А как же чудотворные молитвы? — спросил Зудов, намекая на недавнее выступление перед отрядом неких заезжих «миссионеров», рассказывавших о чудесных случаях спасения.

— Ты про того бывшего полковника и монахиню? — Ефимов понял, о чем идет речь, но все же решил уточнить.

— Да, — охотно подтвердил Сашка. — Они же нам журнал раздали. А там люди, чудесным образом выжившие, рассказывают, что…

— Смерть была неминуема, но он начал молиться, и пули прошли мимо. Самолет уже почти рухнул в море, но он начал молиться, и двигатели завелись сами. — Ефимов перебил ефрейтора, не дав ему закончить, но почти в точности процитировал то, что хотел сказать Зудов. — Саша, возможно, все написанное правда, и такие люди, неистово молившиеся в момент опасности, действительно существуют, вот только есть одно «но». Как ты думаешь, они были единственные, кто за минуту или за секунду до смерти начинал молиться?

— Нет, — уверенно ответил Зудов, понимая, куда клонит заместитель командира группы.

— Молились, наверное многие, почти все. Но большинство погибло. Они не могут сказать, что молитвы им помогли. А вот те, кто выжил, говорят о случившемся как о чуде. Я бы, может, не рассказывал тебе все это и не стал бы подвергать сомнению случаи чудотворства, если бы не ложь, срывавшаяся с губ приезжавших к нам «лекторов-просветителей». Для придания большего веса своим словам они ссылались на прошлое, на реальных исторических личностей. При этом слишком свободно оперировали фактами, одно деяние приписывали другому, третьему добавляли от четвертого или вообще нагромождали несуществующее. Увы, маленькая ложь рождает большое недоверие.

— Так что, это можно выбросить? — Сашка коснулся рукой черной ленты, опоясавшей туловище.

— Зачем? Пусть будет. Если ты хоть чуточку веришь в его силу, он тебе поможет! — закончив говорить, Ефимов повернулся и пошел к другой тройке, оставив Зудова сидеть в полном недоумении.

Теперь старший прапорщик направился прямиком к головному дозору. По правде говоря, сейчас его больше всего волновало моральное состояние именно этой тройки. Точнее, старшего сержанта контрактной службы Прошкина, возглавлявшего ее. И все потому, что возмущался и ныл он слишком часто, если не сказать постоянно. В конце концов в роте к нему прочно прилипла кличка Витя-паника.

Если бы это было обычной мальчишеской чепухой!.. Увы, заместитель командира группы вовсе не был уверен в том, что такое прозвище не соответствует истинному психологическому портрету старшего сержанта. Это вечное нытье, жалобы на тяготы и лишения были баловством маминого сынка? Маской, игрой? Или они показывали психологическую неуравновешенность, как следствие, возможность срыва и впадения в паническое состояние в экстремальной ситуации?

Именно усиленно пытаясь найти ответ на этот вопрос, Ефимов и назначил старшим тройки Прошкина, а не более уравновешенного, спокойного и рассудительного Айдарова. Но до сих пор никакой определенности не было. Складывалось впечатление, что в Викторе живут два человека одновременно. Иногда, глядя на него, Ефимов не мог нарадоваться. Да, слегка чудной, но исполнительный, чуткий, ответственный. А иногда черт знает что — страшно эгоистичный, ленивый, мелочный!.. Два человека с одной душой. Они борются меж собой, или же один из них — всего лишь маска, самозащита, скрывающая тонкую ранимую натуру?

Прошкин находился в охранении. Точнее, вся тройка укрылась в кустарнике, залегла за валунами и вела наблюдение за прилегающей местностью. Одновременно, правда, парни не забывали прихлебывать напиток, приготовленный из разведенных пакетиков «Адаптовита».

— Бдите?! — без всякого ехидства поинтересовался Ефимов.

Прошкин утвердительно кивнул и протянул прапорщику бутылку с напитком.

— Спасибо, не хочу, — отказался Ефимов, решил побыть тут какое-то время и сел на камень, выпирающий из земли.

— А мне вчера жена эсэмэску прислала, — поделился Прошкин радостью, переполняющей его.

Прапорщик невольно улыбнулся, одобрительно кивнул и сказал:

— Это хорошо. — Он чуть помолчал и повторил: — Это хорошо.

Новость действительно была доброй. О том, что несколько месяцев назад жена старшего сержанта забрала ребенка и уехала к своей матери, Ефимов, конечно, знал. А вот то обстоятельство, что для Прошкина — взбалмошного, необязательного, хвастливого болтуна, баламута и нытика ее уход действительно был потерей, явилось для заместителя командира группы настоящей новостью.