Школа хороших матерей - Джессамин Чан

и воспитания», он включает установление базовых, промежуточных и продвинутых связей, а также кормление и здоровье. По окончании каждого раздела проводится экзамен, и оценки, полученные матерями в этот день, определят окончательный результат.

Программа обучения исходит из того, что, поскольку дети уже дожили до определенного возраста, обучать их приемам сердечно-легочной реанимации нет необходимости, но несколько занятий для освежения знаний все же будут проведены. Следующие разделы будут называться «Основы игр», «Опасности в доме и вне его», «Нравственная вселенная». Инструкторы записывают названия на доске, предупреждая, что пока заглядывать далеко вперед не имеет смысла. Они не говорят о полном учебном плане, потому что матери должны доверять программе, понимать, что каждый следующий курс основывается на предыдущем, что по мере обучения они станут соответствовать стандартам совершенства.

* * *

Процесс образования личных связей они начинают с именования кукол.

— С именем приходит привязанность, — говорит миз Руссо. — А с привязанностью приходит любовь.

Фрида улыбается губами, глазами, говорит приятным голосом. Она вытирает лоб — она даже не заметила, что потеет. Когда на лицо куклы падают солнечные лучи, Фрида видит металлический чип в каждом зрачке куклы.

Кукла играет с липучками на кедах. У них всего десять минут на выбор имени, этого недостаточно, чтобы оценить личность куклы, если у нее есть таковая, чтобы найти подходящее имя.

Фрида, когда носила Гарриет, составила список имен и держала его в ящике стола. Старомодные имена. Французские имена. Она хотела дать Гарриет имя, в которое ее дочка могла бы вырасти, она могла бы назвать ее в честь Маргерит Дюрас[8], ее любимой писательницы. С Гастом она обсуждала эти имена только раз, сказала, что она не придирчива, пусть сам решает. Она всегда завидовала своим родителям, которые, приехав в Америку, выбрали себе имена. Дэвис и Лиллиан. Ей бы хотелось, чтобы ее назвали Симоной. Джулианой. Как-нибудь изящно и музыкально.

— Я буду называть тебя Эммануэль, — говорит она, вспоминая фильм с Эммануэль Рива[9], где актриса играла женщину, пережившую несколько инсультов.

Они несколько раз учатся произносить новое имя. Кукла запинается, теряет гласные. Фрида выбрала самое сложное имя в классе.

— Эммннннн, — выводит кукла. — Эммааа-нана. — Фрида добавляет остальное.

— Как креативно, — говорят инструкторы.

А как Фрида хочет, чтобы называли ее? «Мама», «мам», «ма» или «мамочка»?

— Она может называть меня «мамочка». Разве нет? Я твоя мамочка.

* * *

Звонок в полдень зовет их на ланч. Инструкторы останавливают кукол, вводя код в свои планшеты. Щеки Эммануэль холодеют на ощупь и полностью деревенеют. Мерил похлопывает свою куклу по голове, сжимает ее плечи, дергает за уши. Глаза ее куклы все еще двигаются.

— Какого хера? — кричит Мерил. Фрида про себя называет эту девицу «мать-подросток». Она кажется слишком дерзкой, чтобы называться Мерил.

Мать-подросток постукивает куклу по голове. Она получает предупреждение за ругательства и грубые прикосновения к кукле.

Эммануэль бешено стреляет глазами. У нее испуганное выражение, какое появляется на лице Гарриет каждый раз, когда ей нужно прочистить нос.

Фрида извиняется за то, что ей надо уйти, обещает вскоре вернуться. Она заглядывает в глаза Эммануэль, надеясь, что ее озабоченность будет зафиксирована, а озабоченность у нее искренняя — она так же сочувствовала бы собаке, привязанной к столбу, пока ее хозяин ест. Эммануэль может быть ее деткой, ее баловнем, ее человечком. Она спешит присоединиться к другим женщинам, оглядывается на отключенных кукол, эти пять пар испуганных глаз тревожат ее.

Страх заставляет матерей молчать, движет ими. Теперь, связанные общей бедой, они в зале столовой больше не каждая сама по себе. Группы держатся вместе. Фрида и Лукреция обнимаются.

Матерям надоели неожиданности. Сначала униформа, женщины в розовых халатах, миз Найт, охрана, ограда под напряжением, а теперь еще это. Группы обмениваются слухами о том, кто финансирует все это, откуда взялись куклы.

— Наверное, от военных, — высказывает кто-то предположение.

Другая мать говорит, что куклы могут быть от «Гугла».

— Все сомнительное — от «Гугла».

— Может, их создал какой-то безумный ученый, — говорит Бет.

Интересно, думает Фрида, не встречала ли Бет такого в психиатрическом отделении.

Лукреция все еще не может отойти от потрясения, которое она испытала, видя растерянность своей куклы, говорит, что это сделал какой-то злой гений.

— Кто-то из Южной Кореи. Или Японии. Или Китая. — Она смотрит на Фриду так, будто та знает. — Извини, ничего личного.

— А что, если нас ударит током? — спрашивает Бет. — Нет, я правда не дружу со всякой техникой.

Лукреция опасается, что куклы могут проявлять склонность к насилию. Она прежде любила всякую научную фантастику. В кино роботы всегда поднимают бунт, куклы всегда оборачиваются убийцами с топорами.

— Кукла могла взбунтоваться, когда инструктор проделала эту операцию с ложкой, — говорит Тина. Матерей пробирает дрожь.

— Это не кино, — резко говорит Линда.

— Откуда тебе знать?

Фрида, Бет и мать-подросток едят быстро, а Лукреция и Линда пререкаются. Фрида хочет знать, не токсична ли синяя жидкость, не может ли она обжечь их, повредить глаза, а если ее вдохнуть, не приведет ли это к какому-нибудь раку. Если бы Гаст и Сюзанна знали про синюю жидкость, они бы больше никогда не подпустили ее к Гарриет.

Вчерашняя печаль уступает место злости. Сетования матерей становятся бурными.

Лукреция теребит салфетку.

— На что угодно готова спорить, отцам ничего такого не приходится делать, — говорит Лукреция. — У них, наверное, есть рабочие тетради и многовариантные головоломки. Им только и нужно — прийти вовремя. Разве не так всегда происходит? Им наверняка не приходится иметь дело с роботами-детьми или синей дрянью. Только не говорите мне, что они станут заставлять мужчину залезать ложкой в какую-нибудь полость ребенка, — возмущается Лукреция.

Женщины в розовых халатах просят их говорить потише. Фрида предлагает им выйти на улицу. Они возвращают подносы и подходят к охраннику столовой. Это определенно все больше становится похоже на тюрьму. На то, что она себе представляет тюрьмой. Разрешение выйти из столовой. Разрешение поесть. Разрешение сходить в туалет. Все занятия расписаны и отслеживаются. Кто-то другой решает, как ей проводить время, в каком помещении, с какими людьми.

Снаружи у велосипедных стоек они видят расстроенную черную мать, она рыдает на одной из скамеек. Сегодня четыре года ее дочери. Они обступают ее, чтобы ее не видели камеры. Они соединяют руки. Мать безутешна. Она говорит бессвязно, вытирает мокрое лицо рукавом. Линда гладит ей спину. Лукреция протягивает кусок салфетки. А потом оно начинается. Кто-то шепчет имя своей дочери. Потом имя своей дочери шепчет кто-то еще. Кармен. Джозефина. Оушн. Лорри. Бринн. Гарриет. Они называют имена своих детей, словно устраивают перекличку после стрельбы в школе. Реестр