Крымская война - Алексей Трубецкой

Николай лично сформулировал инструкции, с которыми вновь назначенный посланник отбыл из Санкт-Петербурга. Совета канцлера Нессельроде не потребовалось, и Меншиков не счел нужным нанести ему визит перед тем, как покинуть столицу. По словам академика Е. В. Тарле, «Меншиков понял, что царь рассчитывает воевать только с Турцией, а вовсе не с Европой, и он очень охотно, с легким сердцем, решил поспособствовать скорейшему исполнению царских тайных чаяний. Что Турция в этой дуэли один на один с Россией будет разгромлена, в этом князь ничуть не сомневался. За дипломатическими переговорами он до сих пор не следил, потому что ему было неинтересно. Перед отъездом он только осведомился, кто из турецких министров стоит на стороне французов, чтобы знать, кого немедленно прогнать с должности. С султаном Абдул-Меджидом князь решил не церемониться».

Двадцать восьмого февраля шестидесятипушечный корвет, носящий вполне уместное для этой миссии название «Громоносец», вошел в Босфор, имея на борту генерал-губернатора Финляндии, адъютанта российского императора князя Меншикова с сопровождающими лицами. Со времени последней беседы царя с Сеймуром прошла почти неделя. Меншиков торжественно сошел на берег и проследовал во дворец российского посольства, сопровождаемый толпой восторженных православных христиан, сотрясающих воздух приветственными криками. Было ясно, что русские агенты, присланные сюда заблаговременно, потрудились на славу.

На следующий день в Константинополь на отдельном пароходе прибыла сверкающая шитьем группа российских офицеров во главе с вице-адмиралом Корниловым, командующим черноморским флотом. Одновременно прошел слух, что русская кавалерия приблизилась к границам Молдавии и севастопольская эскадра готова выйти в море по первому знаку. Меншиков представил свидетельство своих полномочий и надменно потребовал, чтобы великий визирь встретил его у ворот своего дворца. Впрочем, это неслыханное требование было с возмущением отвергнуто.

Второго марта Меншиков и его свита вошли в Порту, чтобы нанести официальный визит великому визирю Мехмету-Али, зятю султана. Согласно строгим правилам протокола послу следовало сначала явиться к министру иностранных дел Фуаду-эфенди, а уж затем в сопровождении последнего отправиться на прием к визирю. Однако, хотя Фуад был одним из самых влиятельных членов турецкого правительства, в глазах русских он был «повинен в вероломстве» — именно на нем лежала ответственность за ущерб, нанесенный православной церкви на Святой земле. В силу этого Меншиков не желал иметь ничего общего с турецким министром иностранных дел. Он гордо прошел мимо открытых дверей канцелярии Фуада и направился к великому визирю. Подобное оскорбление было нетерпимым, и в тот же день Фуад подал прошение об отставке.

Распахнув двери в покои великого визиря, князь вошел туда вместе со всей свитой. Из уст турок вырвался возглас удивления — русский посол не удосужился надеть приличествующий событию мундир со всеми регалиями своего звания, вместо парадного одеяния Меншиков был облачен в обычный гражданский сюртук и цилиндр. Несмотря на подобное оскорбление, Мехмет-Али сдерживал свой гнев на протяжении всей церемонии.

Известия об обстоятельствах этой встречи быстро распространились по Константинополю. Православная община ликовала, турки были напуганы, в иностранных посольствах поселилась тревога. Британский и французский послы в это время отсутствовали и должны были вернуться в начале апреля. Встревоженные поведением Меншикова, британский поверенный в делах полковник Хью Роуз и французский поверженный виконт Бенедетти встретились и приняли решение вызвать в Константинополь англо-французский флот. Полковник уведомил султана об этом решении, и турки с облегчением вздохнули. Бенедетти, которому в 1870 году будет суждено сыграть важную роль в событиях, приведших к Франко-прусской войне, телеграфировал в Париж, в Роуз послал на Мальту адмиралу Дандасу приказ отправить в Босфор эскадру английских кораблей. Дандас, однако, счел за благо связаться с Лондоном, который отменил распоряжение Роуза. В то же время французское правительство не колебалось и приказало эскадре из судов средиземноморского флота направиться в Саламис.

Когда известие о движении французского флота достигли Лондона, Кларендон, который только что заменил Рассела на посту министра иностранных дел, потребовал от Франции отозвать эскадру. «Политика подозрений неразумна и опасна», — заявил он Валевскому, послу Наполеона III в Лондоне. И пояснил, что британское правительство полностью доверяет российскому императору, от которого оно «неоднократно получало заверения, что он заинтересован в сохранении и поддержке Оттоманской империи, а если в намерениях Николая произойдут изменения, о них Лондон будет незамедлительно уведомлен во всех подробностях». Настойчивые просьбы Валевского присоединиться к демонстрации силы британское правительство оставило без удовлетворения. Затем Даунинг-стрит направил российскому императору послание, где давалось исчерпывающее объяснение «инцидента с Роузом» и выражалось сожаление по поводу возникшего недоразумения.

Император был весьма доволен тем, что Абердин осудил действия Роуза и Англия отказалась поддержать Францию. Николай выразил свое полное удовлетворение и отправил в Лондон благодарственное письмо. Он подтвердил, что у Меншикова нет никаких секретных поручений и что Россия озабочена исключительно положением православной церкви в Турции. «Мы действовали совершенно правильно, продемонстрировав свое доверие словам российского императора», — заявил впоследствии Кларендон.

Шестнадцатого марта Меншиков встретился со вновь назначенным министром иностранных дел Рифаат-пашой и передал ему свои предложения — вернее сказать, требования. По вопросу о правах православной церкви должно быть заключено соглашение. Российский император должен иметь твердые гарантии, согласно которым он получает статус защитника всех подданных султана православного вероисповедания, о чем султану надлежит подписать соответствующую конвенцию, подтверждающую искренность его намерений. Проект такого документа Меншиков предполагает представить на рассмотрение турецкому правительству.

Спустя несколько дней князь действительно представил черновик упомянутого документа, и эта бумага повергла турок в ужас. К тому времени стало известно, что Британия отказалась послать в Константинополь свой флот, что еще более осложняло положение Турции. Рифаат-паша умолял Меншикова взять назад требование о подписании конвенции, заверив князя, что все прочие вопросы можно дружески решить без этого документа. Затем он попросил предоставить отсрочку для более точного изложения всех формулировок. Меншикова так поразила искренность этих просьб, что он согласился отложить завершающую стадию переговоров, и этот шаг, как мы увидим, стал свидетельством его наивности и серьезной ошибкой.

Среди особенностей Крымской войны историки отмечают и такую: ее объявление потребовало больше времени, чем объявление любой другой войны в новой истории. Наиболее значимые дипломатические демарши, которые в конечном счете привели к формальному объявлению войны, были сделаны в последние дни марта 1853 года.

В то время как Меншиков вел переговоры с турками, Стратфорд Каннинг был на пути в Константинополь, чтобы вновь занять пост посла ее величества в Блистательной Порте. Двадцать четвертого марта во время короткой остановки в Вене его принял австрийский император. Франц-Иосиф заверил британца в том, что у Австрии нет намерений покушаться на территориальную целостность Турции. Он также подчеркнул, что его позиция в этом вопросе вполне совпадает с российской и что Австрия испытывает к Порте самые добрые чувства.