Музей древностей - Оноре де Бальзак

Честность была таким же неотъемлемым качеством судьи, как страсть к цветам; для него существовали в жизни лишь право и ботаника. Он принимал тяжущихся, выслушивал их, разговаривал с ними, показывал им свои цветы; он принимал от них в подарок дорогие семена; но, усевшись в судейское кресло, г-н Блонде становился воплощением нелицеприятия. Эти черты его как судьи были известны всем и каждому, и к нему стали являться лишь для вручения документов, проливающих свет на дело; никто не пытался его обмануть. Познания, ученость и пренебрежение к своему таланту делали Блонде столь незаменимым для дю Ронсере, что даже помимо видов на девицу Бландюро председатель не побрезговал бы никакими тайными кознями, чтобы помешать отставке судьи: если бы ученый старик покинул суд, дю Ронсере сам не мог бы обосновать ни одного судебного приговора. Блонде не знал, что его сын Эмиль мог бы в течение одного дня осуществить заветные желания старика отца. Судья вел самую простую жизнь, достойную героев Плутарха. Вечером он изучал дела, утром ухаживал за цветами, днем судил. Хорошенькая служанка, которая уже успела состариться и покрыться морщинами, как яблоко на пасху, смотрела за хозяйством, которое велось по всем правилам суровой бережливости. Мадемуазель Кадо ни на минуту не расставалась с ключами от шкафов и кладовой; она была неутомима: сама ходила на рынок, занималась уборкой, стряпала и ни разу не пропустила обедни. Чтобы дать представление о жизненном укладе этой семьи, достаточно сказать, что отец и сын ели только подпорченные фрукты, так как мадемуазель Кадо имела привычку подавать на десерт самые перезрелые; в доме не знали вкуса свежего хлеба и строго соблюдали установленные церковью посты. Садовник получал паек, вроде солдатского, и находился под неусыпным надзором этой старой султанши, которая пользовалась таким уважением, что обедала вместе с хозяевами. Во время трапезы ей приходилось все время сновать между кухней и столовой.

Родители мадемуазель Бландюро соглашались на брак их наследницы с Жозефом Блонде лишь при условии, что этот захудалый адвокат будет назначен на должность заместителя судьи. Стремясь подготовить сына к судейским обязанностям, отец усердно вколачивал ему в голову необходимые для этого знания. Блонде-сын почти все вечера проводил в доме своей невесты, где после возвращения из Парижа бывал и Фабиен дю Ронсере, что не внушало, однако, ни малейших опасений ни старому, ни молодому Блонде. Законы бережливости, управлявшие этой жизнью, где все было размерено с точностью, достойной «Взвешивателя золота» Герарда Доу, где не разрешалось потратить даже лишнюю крупинку соли, где из всего старались извлечь пользу, — эти законы отступали перед требованиями оранжереи и сада. «Хозяин помешался на своих цветах», — говорила мадемуазель Кадо, не считавшая, однако, помешательством слепую любовь старика к Жозефу; она сама разделяла это чувство, холила Жозефа, штопала ему чулки и предпочла бы, чтобы деньги, расходуемые на сад, тратились на него.

Сад Блонде, содержавшийся в отличном состоянии единственным садовником, был пересечен аллеями, которые посыпались речным песком и тщательно расчищались; по обе стороны на длинных куртинах чуть покачивались редчайшие цветы. Казалось, здесь были собраны все ароматы, все краски; здесь можно было видеть несметное множество горшочков, выставленных на солнце, ящериц на стенах, установленные в ряд железные лопаты и кирки, — словом, все невинные принадлежности садоводства и изящные образцы его продукции, всё, что оправдывает эту страсть, милую сердцу многих. В конце оранжереи судья устроил обширный амфитеатр, на уступах которого размещались пять или шесть тысяч горшков герани — великолепная прославленная коллекция, на которую приходили любоваться во время ее цветения жители города, а некоторые даже являлись для этого из соседних департаментов. Императрица Мария-Луиза, проезжая через город, удостоила эту необыкновенную оранжерею своим посещением и пришла в такой восторг от представившегося ей зрелища, что рассказала о нем Наполеону, и тот пожаловал старому судье орден Почетного легиона. Ученый садовод, нигде не бывавший, за исключением семьи Бландюро, понятия не имел о тайных маневрах председателя. Лица, которые могли бы проникнуть в замыслы дю Ронсере, слишком боялись его, чтобы предостеречь безобидных Блонде.

Что касается Мишю, то этот молодой человек, имевший влиятельных покровителей, не особенно интересовался несложными делами провинциального суда; гораздо больше стараний прилагал он, чтобы понравиться светским дамам города, которые принимали его по рекомендации семьи Сен-Синь. Он обладал годовым доходом в двенадцать тысяч франков, был на хорошем счету у всех маменек, и жизнь казалась ему сплошным праздником. Делами суда Мишю занимался больше для очистки совести, как школьники занимаются приготовлением уроков. На совещаниях он охотно соглашался с чужим мнением и неизменно повторял: «Да, господин председатель». Но под этим кажущимся безразличием скрывалось умственное превосходство человека, который изучал право в Париже и уже отличился как помощник судьи. Широта мышления позволяла ему быстро справляться с делами, в которых надолго увязали Блонде и председатель; он нередко помогал им разрешать запутанные вопросы. В щекотливых случаях председатель и его заместитель совещались с исправляющим должность судьи, они поручали ему излагать самые сложные решения и всегда удивлялись быстроте его работы, в которую старику Блонде не приходилось вносить никаких поправок. Пользовавшийся покровительством самых чванных аристократических кругов, молодой и богатый судья жил вне интриг и мелочных провинциальных интересов. Без него не обходился ни один пикник, он шутил с барышнями, ухаживал за маменьками, танцевал на балах и играл по большой. Словом, он отлично справлялся с ролью судьи-аристократа, не роняя, однако, своего звания, о котором умел напомнить умно и кстати. Пленяла в нем и простота, с какой он принял и усвоил провинциальные нравы, не пускаясь в их критику. Поэтому общество прилагало все усилия, чтобы скрасить его вынужденное пребывание в глуши.

Королевского прокурора, талантливого юриста, подвизавшегося и на политическом поприще, председатель побаивался. Будь прокурор в городе, делу Виктюрньена не был бы дан ход. При своей ловкости и большом практическом опыте прокурор сумел бы замять его. Председатель и дю Круазье решили воспользоваться для осуществления своих злокозненных планов его отъездом на сессию палаты депутатов в Париж, где он слыл одним из наиболее видных ораторов правительственной партии; они довольно ловко рассчитали, что раз дело дойдет до суда и будет предано огласке, его уже не удастся замять никакими средствами. Надо сказать, что ни один прокурор не принял бы в те времена без внимательного рассмотрения, а то и специального доклада генеральному прокурору, жалобы по обвинению в подлоге на старшего сына одного из знатнейших семейств королевства. Прокуратура вместе с административной властью попыталась бы найти тысячу путей к полюбовному соглашению, чтобы не дать хода жалобе, которая могла бы привести неосторожного молодого человека на каторгу. То же самое, пожалуй, было бы сделано и для почтенной либеральной семьи, не слишком открыто враждебной престолу и церкви. При таком положении вещей дю Круазье нелегко было добиться принятия жалобы и ареста молодого графа. Вот каким образом председателю суда и дю Круазье удалось все же достичь цели.