Пустырь Евразия - Сергей Лавров

Девушка сошла на кольце и заторопилась к старым желтым домам, тесно стоявшим в отдалении, в зелени деревьев. Авенир прилег на сиденье, велел водителю обогнать ее и ехать прямо к постройкам. В гулком дворе-колодце он выбежал из машины и спрятался на детской площадке, в домике-теремке. К теремку тут же подошла грузная усатая старуха в фартуке, с метлой и звучным басом проговорила:

— Попався, милок! Вот кто у нас в домике гадит! А таки приличный чоловик… Вылазь!

Айни вошла во двор.

— Я не гажу, тетенька,— заискивающе сказал Авенир.— Я кошечку ищу. Рыженькую такую. Объявление мое не читали?

Сквозь щели в бревенчатой стенке детской избушки он видел, как Айни без колебаний направилась в один из подъездов. Ясно было, что она бывала тут не раз и знала, куда идти. Авенир с удовольствием выбрался из затхлого домика на свет и, прячась в тени деревьев, внимательно осмотрел подъезд и окна квартир. На балконе пятого этажа, под самой крышей натянуты были веревочки для сушки белья. Пестрым флагом полоскалась там на ветру, махала широкими рукавами знакомая гавайка Трофима.

Поддаваясь натиску наглой тетки, Можаев покинул двор, чтобы не привлекать к себе внимания, и двинулся обратно, не зная, на что теперь решиться. В волнении он спешил, вбежал на платформу метро — и двери первого вагона с шипением закрылись у него перед носом. Огорченный Авенир повел себя неприлично и в сердцах показал машинисту отъезжавшего поезда средний палец руки. Через минуту из тоннеля подкатил другой поезд, машинист которого через стекло вагона, злорадно улыбаясь, показал Авениру средние пальцы обеих рук.

— Да, полезная штука — радиосвязь… — смущенно пробормотал Можаев, развел руками и жестом принес извинения медленно проезжавшему мимо машинисту.

Он вернулся к себе в полном смятении и уселся на кучу старых автопокрышек посредине пустыря — ждать Айни. С восточной стороны Евразии в окна то и дело высовывались вьеты и вьетки, глазели на него, показывали пальцами, но ему было наплевать. С западной стороны европеоидное население пустыря, представленное бабками у подъездов и загорелыми до черноты голыми по пояс доминошниками за столом, тоже поглядывало на него неодобрительно, но ему и на это было наплевать. Она появилась, когда солнце касалось краем западных крыш. Походка ее была легка и беззаботна, пустая кошелка болталась на левом плече.

— Я не приду к тебе сегодня,— пообещала она, поздоровавшись.— Сегодня плохой день. Мы все должны быть вместе и думать. Так сказал отец вьетов.

— Жаль,— улыбнулся он в ответ.— А что у тебя в корзинке?

— Старая рубаха. Порвалась, надо чинить,— смутилась девушка.

Авенир потянул пальцами конец рукава. Из соломенной кошелки выползла вьетская темная рубаха с вырванным клоком на спине.

Спалось ему спокойно, но скучно. Когда скучать становилось невмоготу, он принимался бродить по тесной комнате, звучно шлепая по полу босыми ступнями, потом, утомившись, снова ложился на скрипучий диван со сбитыми простынями. Ему было трудно решиться, он был чересчур понятливый, а значит, жалостливый. Будь у него непутевый брат и попади он в беду, разве Авенир не помогал бы ему? Разве это преступление? Слава богу, у него не было брата…

В эту ночь ему с неприязнью вспоминалось все семейство Низовцевых.

Он уже успокоился и почти заснул, как вдруг в ночной тишине, нарушаемой лишь заливистым храпом старухи за стеной, явственно послышался скрежет металла. Кто-то осторожно открыл входную дверь, не запертую на цепочку. Бедное Авенирово сердце! Сколько раз за эти дни и ночи оно готово было выпрыгнуть из груди! Не скрипнув ни единой пружиной, побледнев, сполз он с дивана, на ощупь нашел в забытом саквояжике спасительный газовый ключ и встал с ним возле двери в свою комнату. Луна светила в окно, видно было хорошо. Дверь приоткрылась беззвучно, темная фигура скользнула в щель и сразу направилась к дивану. Авенир, раздувая ноздри, на цыпочках двинулся за ней и занес над головой свое пролетарское оружие. Нет, он учился на ошибках! В этот раз, чтобы не оплошать, он сначала огляделся и даже выглянул в коридор. Никого!

Тут ночной гость обернулся и, вытянув вперед руки, припал к его груди со вздохом облегчения. Айни терлась об него лицом и всем телом, охватив его тонкими руками, упираясь носом в ребро чуть выше сердца, и он замер, обняв ее, продолжая сжимать в кулаке тяжелый длинный ключ, который так ему и не пригодился.

II

Лишь когда посветлело небо над Евразией, Авенир заметил, что Айни глубоко расстроена и грустна. До этого они не проронили ни словечка.

— Что с тобой? — спросил он.

Девушка пожала худенькими плечиками, спрятала голову у него под мышкой и ответила:

— Я думала все дни… Я смотрела на ваших женщин… Я плохая? Ты не знаешь, я плохая… Мне никак не стать хорошей.

Закончила она уверенно, почти угрюмо, спрятав лицо, и, сколько Авенир ни старался, ему не удалось ее переубедить. Ушла она рано. Уже на пороге она сказала Авениру:

— Я плохая, потому что ты хороший.

Он не стал расспрашивать ее о Трофиме, о загадочном звонке Монументу и, уж конечно, ни слова не проронил о вчерашней ее поездке. После ее ухода он обнаружил на столе оставленные ею ключи. Это его удивило и огорчило.

Монумент с утра тоже был не в духе. Он поджидал Авенира за столиком летнего кафе у метро, обложившись бумажками со списками фамилий, обведенных кружочками и соединенных стрелочками. Квадратный лоб его вспотел от мыслительных усилий, бугристая шишка на черепе лоснилась.

— Завтра оперативка,— буркнул он.— Шеф раздолбал мою докладную в пух и прах. Сказал, что я не в состоянии выдвинуть мало-мальски связную версию. Он такая язва, завтра будет полчаса измываться, прозвища придумывать. А у меня ни черта не получается!

В списке фамилий, поспешно и неудачно прикрытом лапой опера, Авенир с удивлением заметил и свою.

— Ты что, и меня подозреваешь?!

— Это так… Для полноты охвата… — прогудел смущенный опер.

Авенир взял ручку и набросал Грешникову развернутый конспект его доклада с ответами на предполагаемые вопросы. Опер следил за ним с любопытством.

— Красиво излагаешь! «В настоящий момент… На ближайшую перспективу… Проработка версии превентивного заказного убийства…» Красиво, только я в твоем докладе полный лопух. Исполнитель не пойман, заказчик даже не намечен. Свидетелей опрошено море, ориентировка с твоими портретами размножена — и все. Я уж как-нибудь сам… Поехали сейчас Снова к этому Кириллову, липовому хозяину клуба! Я из него душу выну! Единственный след, черт возьми!

Авенир вздохнул. Стыдно было ему лицезреть мучения Грешникова, когда он уже знал ответ.

В Серьгах на месте избы подставного хозяина вьетов курилось свежее пепелище. Унылым памятником в пирамиде обугленных бревен стояла закопченная до черноты печь с обвалившейся трубой. Сарай и заборы вокруг были разобраны и уже частично растащены. Грешников, присвистнув, поехал в отделение милиции.