Невидимый враг - Поль де Ивуа

Веревка развернулась в пространстве, крючок со звоном ударился в дерево, но не зацепился. Это не смутило великана. Он смотал веревку и бросил ее еще раз. И снова неудачно. Три раза повторял он свою попытку, и на четвертый раз крючок, наконец, зацепился за толстую ветку. Сначала осторожно, потом все сильнее и сильное Боб натягивал веревку, но крючок не поддавался. Первую, легчайшую часть своей задачи можно было считать выполненной, оставалась труднейшая. Капитан хотел воспротивиться ее исполнению. Натянутая в пространстве веревка казалась тонкой, как паутина, нельзя было даже допустить, что она выдержит такого великана. Но Боб только рассмеялся, когда капитан высказал это соображение. Он-то знал, что веревка выдержит: не впервые ему приходилось ею пользоваться. Без дальнейших разговоров он ухватился обеими руками за веревку и повис над бездной. Медленно перебирая руками, он стал отдаляться от площадки. Поистине это было ужасное зрелище. На тонкой веревке висел человек над клокочущей бездной пламени, и эта бездна, будто чуя добычу, протягивала к нему свои огненные языки. Наконец, он достиг середины.

Натянутая, как струна, веревка изогнулась в виде ломаной линии.

— Тащите скорее, крючок отцепляется! — крикнул Боб.

Прежде, чем капитан и туземец успели понять, в чем тут дело, они услышали треск и увидели, что, не выдержав давления веревки, сук отломился от дерева, и Сэмми полетел прямо к отвесной стене пропасти. Он, однако, не растерялся и, на лету перевернувшись, вытянул вперед ноги и ударился ими о стену. Благодаря своей находчивости, он не разбился, но тем не менее повис в нескольких метрах над клокочущей лавой, в которую упал крючок.

— Тащите! Тащите скорее! — кричал, задыхаясь, золотоискатель. — Торопитесь же! Веревка загорается!

И действительно, веревка уже загорелась на конце, и пламя по ней уже подбиралось к ногам Боба.

Одним прыжком Мора-Мора бросился к краю утеса, к камню, на который была замотана веревка. Корсар, последовав его примеру, и, упершись ногами в землю, они оба стали изо всех сил тянуть веревку. Это было не легко, так как Боб был очень тяжел. Но тем не менее он поднимался, ободряя своих товарищей громкими восклицаниями:

— Тащите! Тащите! — кричал он. — Авось мне удастся добраться до вас прежде, чем пламя начнет лизать мне пятки. Поскорее только, а то оно что-то очень торопится!

Наконец, голова Сэмми показалась над краем обрыва. Он обеими руками уцепился за этот край и с помощью товарищей, ухвативших его за одежду, поднялся на площадку.

— Благодарю, вас, — проговорил он. — Впрочем, ваш труд принес только ту пользу, что теперь я могу умереть подле вас.

Они хотели было возразить, но он энергичным движением руки остановил их.

— Судите сами. Наша веревка на две трети сгорела. Пищи у нас осталось всего на пару дней и то, если мы будем сильно экономить. А потом…

— Может быть, кто-нибудь придет нам на помощь.

Золотоискатель пожал плечами и улыбнулся.

— Пока вулкан действует, никто не решится приблизиться к этим местам. А до тех пор пройдет несколько недель, может быть, месяцев. За это время мы успеем двадцать раз умереть с голоду. Разве, — прибавил он, — это проклятое дерево само захочет упасть вершиной на нашу площадку.

Боб совершенно верно определил положение. Единственная надежда на спасение погибла для них вместе с сожженным лавою лассо золотоискателя.

От этого сознания до отчаяния оставался только один шаг… и все сделали этот шаг. День прошел в глубоком молчании. Только то усиливающееся, то утихающее извержение развлекало внимание несчастных, всецело поглощенных мыслью о неминуемой смерти.

Так пришла ночь, так пришел следующий день. Только положение стало еще серьезнее. Припасы были уже разделены на микроскопические порции, чтобы можно было подольше бороться с судьбой. Прошло еще два дня, и припасы истощились окончательно, были съедены все крошки, разбиты все кости и из них съеден мозг, но эта пища была слабой поддержкой для пустых желудков. И вот не оставалось ничего… ничего!

А на дне ущелья все еще клокочет огненная лава, а вдали все еще грохочет вулкан, а на противоположном берегу стоит и стоит зеленеющее дерево, как будто дразня пленников своей недоступностью.

Два, три раза взошло солнце с тех пор, как несчастные съели свою последнюю пищу. Вода, которая поддерживала их до сих пор, тоже на исходе. Они еще могут двигаться, но ноги слабеют. Им кажется, что они с каждым часом становятся все тяжелее и тяжелее. Им хочется лечь и не двигаться. Это начало сна, а сон — начало смерти.

Проходят еще сутки, выпивается последний глоток воды. Уже девять дней, как они в заключении. Надежды у них не осталось и следа. У них исчезло даже сознание своего положения. Они слабы, они хотят пить, — вот и все, что они понимают вполне ясно.

Боб Сэмми, как самый сильный и выносливый, обходит иногда, шатаясь, площадку и пристально вглядывается в горизонт. Но ничего, кроме расстилающейся кругом огненной пустыни, он не видит ни человека, ни зверя, ни птицы — кругом как будто Божье проклятие тяготеет над этим местом, этой юдолью мрачного отчаяния.

И золотоискатель, охваченный острой, непонятной для его простого ума печалью снова обращается к своим товарищам, наклоняется над ними, старается пробудить в них хоть малейший признак воли.

— Надо посоветоваться, — настойчиво повторяет он. — Надо найти средство выбраться из этого проклятого места.

Уйти, вырваться из этого проклятого круга — вот главная мечта пленника. Он не хочет умирать. Не смерти боится он, но ему надо жить, чтобы выполнять то, чему он посвятил всю свою жизнь. Вот он повторяет это на ухо капитану, но тот не двигается. Но Боб не унимается, он говорит и говорит… Маудлин, Притчелл, Оллсмайн, слышатся в его речах чьи-то имена.

Усталым жестом отмахивается от него капитан.

— Оставь, дай уснуть, забыть жажду…

Голос у него хриплый, говорить трудно.

Ночь наступает… Зачем идти в хижину? Надо вставать, пора…

И они остаются лежать на земле под открытым небом.

Небо потемнело. Звезды загорелись на небе и льют свои голубые лучи на трех страдальцев. Они спят тревожным сном и стонут во сне, так как и во сне их мучит голод, иногда кто-нибудь из них открывает глаза, но тотчас же закрывает их. И глаза болят, как и все тело. Мягкий звездный свет кажется им нестерпимым…

Что это? Звезды несутся в безумной пляске… Да, звезды ли это? Нет, это девы в белых одеждах, факелы держат они и мчатся по темному небу, и сплетаются в быстрые хороводы. Галлюцинации голода уже коснулись страдальцев своей магической палочкой. Высшее милосердие природы пришло к ним на помощь и уводит их от действительности, пока смерть не уведет их из жизни.

Румянит вершины заря, на востоке белеет, а они лежат по-прежнему бледные и слабые. Вот они просыпаются, двигаются, но как будто не видят света. Они грезят наяву. А Мора-Мора глухим голосом напевает песню: