Отравленная страсть - Сергей Бакшеев

– Киллер – это что? – пугливо спросил Димон из-за спины. Я чувствовал резкий запах пота, прошибшего толстенького таксиста.

– Киллер – это убийца. Надо знать языки. Наемный убийца. Отарику не понравится, если кто-то посягнет на его человека. А я у него на особом счету.

– Да он фигню несет! – картинно возмутился Витек, но в глазах под осевшими бровями застыла настороженность, скобки усов вытянулись вниз. – На понт берет.

– Димон, мой кошелек у тебя? – спокойно спросил я.

– Да.

– Я так и думал. Отогни подкладочку под кармашком и достань записку… Ну, достал? А теперь прочти.

Зашуршала бумага.

– Что там? – торопил занервничавший Витек. – Читай!

– Тут имена. «Отар Тбилисский. Андрей Воробьев. Петр Кириллович. Калинин», – дрожащим голосом прочел Димон.

Витек выхватил бумажку, молча пробежал несколько раз глазами. В салоне повисла тишина.

– Что это значит? – после долгой паузы спросил он.

– Догадайся сам, Витек. Ты так ловко меня вычислил с Воробьевым.

– Андрей Воробьев – это же тот самый, кого нашли на остановке, – пугливо произнес Димон.

– Верно мыслишь, – похвалил я. Таксисты переглядывались между собой, и я мог продолжать распутывать узел.

– Его уже нет, – насторожился Витек. – А Петр Кириллович это кто?

– Много вопросов задаешь, Витек. Новые тачки на заводе кто распределяет?

– Так это зам директора по сбыту, Ногатин, – Димон задохнулся от удивления.

– Мне все равно, хоть директор, хоть проректор, лишь бы деньги башляли. – Я старался держаться развязно, хотя впервые услышал фамилию пресловутого Петра Кирилловича.

– А Калинин это же… – на этот раз изумился Витек.

– Да-да, тот самый. Ваша главная шишка, – подтвердил я и в сердцах добавил: – Юрий Борисович, с каким наслаждением я с ним расправлюсь.

– Так ты и впрямь киллер? – Витек замолк, будто подавился незнакомым словом.

Мне удалось незаметно спустить петлю с руки. Освобожденная ладонь привычно сжалась в кулак, предстояло завершить выступление запоминающимся аккордом. Рот оглушающе выкрикнул:

– Да!

Вместе с криком я резко ударил Витька в поддых левым локтем, затем развернулся и влепил правым кулаком в висок опешившему Димону. Витек крякнул и согнулся, Димон отлетел к дверце и затих.

– Это вам за шишку на голове!

Я скинул путы с ног и навалился на водителя, заломив ему руку. Перекошенное лицо Витька испуганно пялилось очумевшими зрачками.

– Ну все, успокойся, мочить не буду, – миролюбиво сказал я и ослабил хватку. – Где держишь монтировку? Под сиденьем? – Рука выудила увесистую железку. – А теперь без глупостей, а то я отменю свое обещание.

Когда таксисты пришли в себя, я, вальяжно развалившись в кресле, скомандовал:

– Возвращаемся в общежитие. И побыстрее! Задержался я с вами.

Витек посмотрел на монтировку в моей руке и послушно развернул машину. Мы устремились обратно к городу.

– Да, чуть не забыл! Димон, кошелек верни. – Я получил от испуганного таксиста портмоне. – И удавочку заодно давай сюда. И больше так не поступай, Димон. А то попадется клиент более обидчивый, чем я. Лежать тебе тогда в кювете с перетянутым горлом. Мои коллеги подобное не прощают.

Мягко шуршали шины, ровно гудел двигатель. Витек напряженно смотрел вперед, лишь изредка бросая на меня осторожный взгляд. Димон забился в угол, стремясь слиться с обивкой салона.

Я подкрутил громкость радиоприемника. Вечерний эфир наполняли незатейливые песенки о любви. Песни были разными. О расставании, встрече, ожидании, радости, глупом счастье, подлом обмане, жгучей ревности и первом поцелуе. Я вслушивался в тексты, и мне казалось, что все эти слова обо мне и о Жене. Я примеривал песню на себя как одежду, и каждая была впору. Иногда, только куплетом, одной фразой или общим настроением. Везде я с удивлением находил что-то созвучное своим переживаниям. А в некоторых песнях я был уверен, что слышу мысли любимой девушки. Я верил, что она именно так думает о нас, и мечтает о том же, о чем и я. Песни прорывали пространство и приближали ко мне любимую девушку.

Незаметно подъехали к общежитию.

– А что вы сделали с Сашкой? – вспомнил я встревоженный звонок друга.

– С кем? – удивился Витек.

– С моим приятелем, я с ним в одной комнате живу.

– На хрена он нам? Мы не заходили внутрь. Выяснили у какой-то девчонки, что ты еще не пришел, и остались поджидать снаружи.

Вот это поворот! С Евтушенко они не разговаривали. А я уже подумал, что ловко избавился от возникшей проблемы. На что же тогда намекал Сашка, когда звонил мне? Он намекнул, что мы попались с трупом. Если это не связано с таксистами, то где еще мы могли проколоться?

С такими неприятными мыслями я вошел в общежитие. Франц Оттович вскочил со стула и торопливо шагнул мне навстречу, как швейцар фешенебельного ресторана при появлении важного посетителя. На его лице притаилась улыбка тайного осведомителя, принесшего секретную информацию.

– Она здесь, – шепнул он, загадочно двинув бровями.

– Кто? – не понял я.

– Евгения. К вам пришла, – из-за волнения старик забыл наш уговор и опять перешел на «вы».

– Женя? Ко мне? Но…

– Я ее сразу узнал.

– Она представилась?

– Нет. Она вас спросила. Я узнал по голосу. Красивая, чертовка! А грация, поворот головы, взгляд… Поверьте мне, это роковая женщина. Такая или осчастливит, как никто на свете, или сломает жизнь. С ней – или вершина, или пропасть. Середины не будет.

– Не хочу я середины! – прервал я вахтера.

– И правильно, – подхватил он. – Середина – это ноль, ничто. А для полноты жизни требуются эмоции. Положительные или отрицательные – не столь важно. Главное, чтобы сильные.

Я представил зигзагообразную функцию с вершинами выше и ниже горизонтальной оси:

– Это называется экстремумом. – Что?

– Пики эмоций – это точки экстремума. Там производная равна нулю. Скорость жизни равна нулю.

– Правильно, – еще раз согласился вахтер. – Потому что это предел, дальше некуда.

– Жизнь достигает максимума или минимума, вершины или пропасти, – задумчиво произнес я. – Но на пути к ним скорость жизни приобретает наибольшее значение.

– Вот это и есть – Жизнь! Жизнь с большой буквы, – подытожил вахтер.

– Что-то мы отвлеклись, – встрепенулся я. – Что сказала Женя?

– Ничего. Спросила, в какой вы комнате, и сразу поднялась. Потом несколько раз спускался Евтушенко, звонил, вас искал.