Сфинксы северных ворот - Анна Малышева

— Зачем же им наши души, скажите на милость?

— Да ведь понятно… — Делавинь вытащил из нагрудного кармана куртки пачку сигарет и зубами подцепил одну. Щелкая зажигалкой, он пояснил: — Есть люди, которые думают, что за свои деньги могут купить все. И всегда им хочется иметь то, что есть у соседа… Пустые, ничего не значащие люди.

Александра не нашлась с ответом. Этот человек явно составил твердое мнение о паре Лессе и спорить с ним было бесполезно. «А если я в них ошиблась? — задумалась художница. — Симона очень милая и неглупая женщина, но ведь я знаю ее всего несколько часов. Супруг, конечно, грубоват… Что, на мой взгляд, не является таким уж страшным недостатком. Во всяком случае, сомневаюсь, чтобы местные нравы были намного мягче. Скорее всего, Делавинь необъективен! Тут чисто деревенская обида: явились чужаки и стали все перестраивать. И зависть к деньгам, конечно…»

— Они хотят купить то, чего нельзя купить за деньги. — Пуская дым поверх приспущенного стекла, Делавинь взглянул на спутницу.

— Например? — отрывисто поинтересовалась она.

— Покой, например. Чистую совесть.

— А почему же их совесть нечиста? — Александра с трудом заставила себя встретиться взглядом с Делавинем. — Что такого ужасного они сделали?

— Разворошили то, что нельзя было ворошить, — с горечью ответил Делавинь. — Из-за их дел моя жена попала в больницу. Только не говорите, что впервые слышите об этом! Любимая местная тема для разговоров: мадам Делавинь в сумасшедшем доме. Даже присказка такая появилась: «Когда ты это сделаешь? — Когда мадам Делавинь выйдет из сумасшедшего дома!» То есть никогда.

В несколько коротких затяжек докурив сигарету и швырнув окурок в канаву, вдоль которой ехала машина, Делавинь саркастически спросил:

— Как думаете, мне есть, за что любить ваших знакомых из замка?!

Александра была подавлена услышанным. Делавинь в короткое время сделался ей неприятен настолько же, насколько Симона симпатична. То, что он повторял местные сплетни и домыслы, ничуть не прибавляло ему обаяния в глазах художницы. Он даже, рассуждала художница про себя, вполне мог сам их выдумать. «Человек перенес страшный удар, остался вдовцом при живой жене, с детьми на руках, вынужден был продать родовой дом… А это для него должно значить очень многое, вон с каким трепетом он рассуждает о соседях, столетиями не покидающих своих гнезд! Конечно, ему хочется кого-то во всем обвинить, и тут подворачиваются Симона с мужем. Идеальный объект — приезжие, богачи, разворошили кости в парке, разбудили уснувших призраков, или что там еще… От них все зло! А может, он сам довел жену до психбольницы? У него такой сверлящий взгляд, просто невозможно смотреть в глаза…»

Машина, давно свернув с центральных улиц, приближалась к «Дому полковника». Вскоре предстояло попрощаться, но Александра не могла избавиться от ощущения, что разговор не окончен. В словах Делавиня, несмотря на всю их нелепость, заключалась какая-то горькая правда.

Наконец машина остановилась у ворот, ведущих на участок Делавиней. Александра вышла и протянула руку новому знакомому:

— Всего доброго!

— Нет, так не пойдет! — неожиданно воспротивился тот. — Я просто обязан пригласить вас на обед! То есть, это уже будет ранний ужин.

— Но…

— Никаких возражений! — Делавинь обернулся к девушке-подростку, старшей из трех сестер, которых Александра встретила вчера у колонки. Та выбежала из калитки навстречу отцу. — Неси пакеты в дом, у нас гостья!

Александра подчинилась больше из любопытства.

Ей хотелось взглянуть, как живет эта семья со столь необычным прошлым и столь печальным настоящим. Она улыбнулась девушке и вошла вслед за ней в калитку.

Участок был примерно такого же размера, как и соседний, принадлежавший «Дому полковника». Александра заметила грядки, еще не прибранные после зимы, раскисшие от дождя дорожки, черные плети прошлогодних сорняков, пересекавшие тут и там мокрый песок. Деревьев в саду было мало: старые яблони с растрескавшейся сизой корой и обломанными ветками, наверняка давно уже не плодоносившие, да два молоденьких дубка, посаженных недавно по бокам флигеля, заменявшего семье дом.

Александра сразу обратила внимание на эти деревца, почки на которых еще не набухли. Их симметричное расположение напомнило ей деревья на оловянном медальоне. Делавинь куда-то исчез, зато его старшая дочь неотступно сопровождала гостью, явно стесняясь, но не переставая улыбаться.

— Тебя ведь зовут Кристина? — спросила ее Александра и представилась сама. — Скажи, это дубы?

— Да, — ответила Кристина, тряхнув растрепанными белокурыми волосами. — Только маленькие.

— А кто их посадил?

— Дидье!

— Он у вас настоящий хозяин…

— Дидье?! — Подняв пшеничные брови, девушка рассмеялась. — Он ничего не умеет… Только делает вид, что работает… Всем хозяйством занимаюсь я!

Внезапно смутившись, словно она сказала что-то лишнее или неуместное, Кристина склонила голову и проскользнула в открытую дверь флигеля. Александре оставалось только последовать за нею.

Кухня, в которую она тут же, по деревенскому обыкновению, попала, почти в точности повторяла ту, что располагалась в «Доме полковника»: каменные плиты пола, беленые стены, потолочные балки, простая мебель… Но если кухня в соседнем доме казалась слишком просторной, неуютной и необжитой, то в этой негде было повернуться. Вдоль стен стояли старые шкафы, такие же топорные деревенские изделия, как и те немногие, которые остались в «Доме полковника». Было видно, что в кухню впихнули ровно столько мебели из старого обиталища, сколько в нее влезло. За длинным столом сидели две младшие девочки. Самая маленькая мазала толстым синим фломастером в альбоме, высунув язык с синей полосой посередине. Средняя сестра сидела рядом и что-то ожесточенно размешивала в глубокой кастрюле.

Девочки одновременно подняли белокурые головы и поздоровались.

— Сейчас будем есть. — В кухню вошел Делавинь, и в ней сразу сделалось как будто темнее. — А Дидье опять где-то болтается…

Кристина быстро собрала на стол, и сели обедать. От помощи, предложенной Александрой, девушка отказалась. Она явно щеголяла своими хозяйственными навыками и гордилась ролью старшей женщины в семье. Сестры побаивались строгих взглядов, которые она бросала поверх своей тарелки, если девочки начинали слишком шуметь и толкаться локтями.

Делавинь-старший не обращал на дочерей никакого внимания, зато то и дело поглядывал на Александру. Он вовсе не казался убитым горем соломенным вдовцом. Этот мужчина излучал жизненную силу, держался с достоинством человека, который хоть и не часто подчеркивает свое превосходство перед всеми остальными, зато никогда не забывает о нем. Такие люди, раз и навсегда вбив что-то в голову, крепко держатся одного мнения всю жизнь, не считаясь с доводами здравого смысла, и высшей добродетелью почитают свое упрямство.