Диван для Антона Владимировича Домова - Алан Араменко

— Что ты умеешь, Кири, скажи мне? О чем ты говорила Дмитрию?

Та поглядела на него и сжала правой рукой свою шкатулку.

— Что за нить?

— Нить жизни.

— Нить жизни?

— У каждого есть нить. У тебя тоже. Я вижу ее.

— Что это значит? Что ты видишь? — Антон не понимал.

— Никто кроме меня, — Кири опустила голову. — Никто не видит ее, кроме меня. Все не верят в нее сначала. А потом… потом они умирают.

— Умирают, когда ты перерезаешь ее, да? Ты ведь можешь ее перерезать?

— Да… Я создаю свою нить, вплетаю туда нить жизни и потом перерезаю.

— И тогда тот, чью нить ты вплетаешь, умирает? — спросил Домов вкрадчиво. — Ты можешь убить, не прикасаясь к человеку, Кири? Не используя оружия?

— Только свой серп…

— Твой серп? Он лежит в этой шкатулке?

— Да, он там.

— Можешь дать мне его посмотреть?

— Нет, ты не можешь касаться его! — Кири сжала коробочку, будто опасалась, что Тоша вырвет ее у нее из рук. — Тот, кто прикоснется к нему, погибнет! Лишь властитель серпа может трогать его.

— И это ты…

— Да.

— Но откуда он у тебя?

— Он был у меня с рождения. Он рос вместе со мной… в моем теле…

— В твоем теле? Как это? Что это значит?!

— Они достали его у меня из груди. Ученые его достали… все, кто прикоснулся к нему, погибли, — Кири не поднимала глаз. — Он не для них, ни для кого… лишь мой крест, лишь мой.

Антон сидел пораженный. Он и думать не думал, что что-то в этом мире еще может заставить его так удивляться. Так вот что скрывается в малышке! Вот чего он так испугался. Девчонка не простая. Похлеще него самого будет! Что за кошмарная сила, способная убивать не касаясь? Просто жнец душ какой-то!

— Да, Кири! — Тоша улыбнулся, безмерно довольный. — Ты еще мудренее меня будешь… Воодушевляет!

Та подняла на него свои красивые глаза. Одобрение Домова ее успокоило.

— Как выглядит нить? — спросил он. — Как ты вплетаешь ее в свою, и что за твоя нить? Можешь рассказать?

— Никак… Просто светлые полосы… Если видела человека однажды, то помню ее. Их все помню… Я представляю ее себе и плету его нить вместе с этой, — девушка достала тоненькую веревочку, сделанную из своих же собственных волос.

— Это твоя нить?

— Это другая нить, не жизни, нить моих жертвоприношений.

— То есть, перерезав ее, ты убиваешь только того, чью нить вплела. И можешь это сделать в любое время и с любым, но только если когда-либо встречалась с этим человеком. Верно?

— Да.

— И его можешь сейчас убить? Дмитрия?

— Могу, — Кири неуверенно посмотрела на Антона.

— Так чего ждешь? Уничтожь его, иначе он отыщет тебя. В институте осталось много твоих вещей. Говорят, с ними он способен…

— Да, он читает их след. Видит того, кто был владельцем, и находит его.

— Так ты в курсе! А зачем ему волосы, знаешь?

— Они часть человека. Нет лучше ориентира, чем часть чего-то. То, что лишь касалось, знает не все. То, что принадлежало, ведает до конца.

— Хм, понятно…

— А еще это его способ. Если срежет прядь с чьей-то головы, то пометит его смертью, и душу заберет себе.

— То есть он так убивает.

— Да.

Домов вспомнил слова Дмитрия, когда тот прижал его к полу, вспомнил блеск металла рядом со своей густой шевелюрой. Вот, значит, что он имел тогда в виду!

— С каждой жертвой, с каждой душою, — прошептала Кири как будто просто сама себе, — мы становимся сильнее…

Антон на секунду задумался над ее словами. Неужели действительно каждая новая смерть делает их могущественнее? Поэтому они так жаждут убийств? От этого внутри все кипит при мысли о крови? Хм…

— Отчего не убьешь его? — спросил он после. — Он ведь найдет тебя!

— Он друг, — девушка смутилась. — Я не хочу…

— Но ты ведь тогда говорила…

— Если бы он не послушался, если бы покусился на твою душу, я бы сделала! — воскликнула Кири. — Но теперь в этом нет необходимости.

— Странная ты. Зачем тебе меня спасать? Кто я тебе такой?!

— Они сказали, ты не боишься их… Они сказали, ты защитишь…

— Демонов, — догадался Тоша.

Он задумался. Зачем близнецам было говорить ей такое? Подготавливали ее к побегу? Но ведали ли они исход их плана? Знали, что в итоге вмешательство Дмитрия изменит его в корне?

— Не бойся! Он не причинит тебе зла, — Кири взяла Антона за руку. — Я защищу тебя! Я уничтожу его, если понадобится, обещаю.

Тот недоуменно поглядел на нее. Уже было однажды такое, что его ладонь ощущала тепло чужого человека, но тогда все было по-иному… Однако…

Карие глаза смотрели с такой преданностью. И луноликое лицо с белой кожей было так мило в своей уверенности.

Домов кивнул. Однако не в его планах было заставлять ее выполнить это обещание. Нет. Он хотел сам разобраться с проблемой по имени «Дмитрий». Еще одна встреча. На сей раз последняя…

И если даже для него самого, все равно — столь желанная!

Не то чтобы свет от лампы мешал Антону заснуть. В принципе, мало что могло так тревожить его, чтобы сбивать это смутное состояние, в которое он проваливался всякий раз, стоило лишь сомкнуть веки. Но все же проклятый фонарь, нарушавший столь блаженную, столь долгожданную темноту его небольшой комнаты, почему-то действовал на него безумно раздражающе. И то ли от этого чувства, то ли еще отчего, но сон так и не приходил.

Кири сидела рядом с Тошей на диване. Она не захотела отходить от него и пожелала провести ночь только в непосредственной близости от субъекта, которому, по существу, убить ее было делом простецким, не задевающим ни совести, ни морали, да и времени занимающим не более одной секунды. Ее тонкие пальчики сжимали этот единственный источник света, ненавистный ему, чуть ли не добела. Казалось, еще немного, и они сломаются под напором собственной силы.

Бедняжка уж точно не могла сомкнуть глаз. Мрак давил на ее сознание слишком очевидно, чтобы она была способна расслабиться хоть на мгновение. Она тяжело, но тихо-тихо дышала, и ее глаза устремлялись в пустоту, отыскивая признаки того, что так ее пугало. И одновременно хотела она увидеть эти признаки, и ужасалась этой возможности.

Наверное, следовало включить в комнате верхний свет, чтобы прервать или хотя бы уменьшить ее муки. Но Антон так сильно злился самому факту того, что здесь, в его обители, кто-то лишний, так бесился из-за того, что этот кто-то лишний мешает ему, и что этот кто-то лишний полон глупых опасений, позволенных разве что детям, что упорно лежал на диване ничком, слушая это раздражающее частое дыхание, но не делая ни одного поползновения к выключателю. Да и темнота, та самая темнота, что доводила девочку до полуобморочного состояния, была нужна ему как воздух. Создавая тот иллюзорный мир, в который он погружался, она растворяла его тело в себе, одновременно калеча и излечивая. Так что как он мог лишить себя этого мазохического удовольствия? Вот если бы еще и мерзкий фонарь в ее руках испарился…