Обретение смысла во второй половине жизни. Как наконец стать по-настоящему взрослым - Джеймс Холлис

роль или же будет оказывать на другого непомерное давление, чтобы получить желаемое силой. Возможно также, что такая личность втянется в мотивированный тревогой лихорадочный поиск невозможного, чтобы всякий раз обременять отношения грузом несбыточных ожиданий. И дело не в том, что мы намеренно выбираем эти стратегии – они, пользуясь брешью в бессознательном, сами незаметно проникают в нашу действительность. И так бывает всякий раз, когда мы не полностью сознательны, не полностью присутствуем в настоящем, что бывает едва ли не постоянно.

Из тысяч и тысяч человек, с которыми нам доведется встретиться на протяжении жизни, едва ли найдется с десяток тех, кто окажется способен активировать это мощное имаго настолько, чтобы произвести сильное притяжение или отталкивание. Но определенный отпечаток первичных, наиболее значительных посланий о себе и другом, о том, какая связь возможна между нами, будут нести на себе все отношения, которые мы будем завязывать в тот или иной период. Чем раньше и сильней был заряжен этот сценарий, тем архаичнее и неподатливей он окажется для сознания. Каждая из этих поведенческих стратегий происходит от архаической силы истории и будет упрямо защищаться, если оспорить ее, выдвигая в свою защиту всевозможные рациональные объяснения. В действительности самый очевидный признак того, что мы имеем дело с проявлением движимого комплексом имаго, – готовые логические объяснения и оправдания, которые, как правило, не приходится долго искать. Проявление этих динамик наиболее сильно в области близких отношений. В других сферах мы все-таки выставляем на их пути куда больше фильтрующих приспособлений. В офисе, на рабочем месте не так уж часто мы приоткрываем свое незащищенное Я. Это может слишком дорого стоить, хотя даже в такой обстановке утечки периодически случаются. Опять же интимные отношения куда ближе нашему первичному, самому раннему опыту, чем отношения в других сферах, более отстраненные и сдержанные.

Я вовсе не собираюсь утверждать, что мы – всего лишь пленники детской истории. Жизненный опыт как результат взаимодействия со многими и многими людьми, способен существенно изменить интрапсихическое имаго себя и другого. В противном случае мы оставались бы вечными младенцами, накрепко прикованными к судьбе без всякой возможности повзрослеть или пройти через исцеляющее переживание. С другой стороны, нельзя пренебрегать и силой этих старых имаго. Оставлять их бессознательному – все равно что полагаться на историю, а не на теперешнюю реальность в выборе спутника жизни, снова включаясь в привычный па-де-де и повторяя динамику семьи происхождения.

Наш психологический радар, следуя заданной программе, непрерывно сканирует окружающее пространство и опознает людей, способных привлечь или активировать проекцию и хотя бы временно взять на себя бремя бессознательных программ и перенесенной истории. Этот поиск, эта фантазия романтической любви – основной горючий материал нашей культуры: фантазия, что однажды найдется другой, с кем наша жизнь изменится до неузнаваемости, кто исцелит и защитит, утешит и оградит от болезненных контактов с внешним миром. Но ведь и другой, в свою очередь, переносит на нас материал своей истории. Неудивительно, что в паре так быстро начинается разлад и одна из сторон привычно винит другую, что отношения не сложились. Если бы мы только могли видеть все те имаго, которые проецируем друг на друга, а заодно и перенесенные истории плюс их предсказуемый результат, не сомневаюсь, картина походила бы на диспетчерский пульт крупного аэропорта в самый час пик.

Когда человек А знакомится с человеком Б, скажем, на вечеринке или во время длительного авиарейса, каждый способен поддерживать общение с другим на уровне сознательного интереса к личности собеседника. Порой дальше этого и не идет, и такой уровень остается единственным, на который выходят отношения; так обстоит дело с большинством поверхностных контактов в общественной сфере. Тем не менее в общение, в «неприбранную постель памяти» каждая сторона привносит и свою историю. Даже одним своим присутствием, внешностью, манерой общения или контекстом ситуации человек Б может активировать бессознательный уровень человека А, запуская механизм проекции и сопутствующую ему перенесенную историю. И, если проекция достигает цели, она вызывает мощные эмоции, будь то влечение или же отвращение. Человек Б может знать или не знать, что получает всю эту энергию, но в любом случае ее влияние ощутят обе стороны. Мы говорили уже о том, что бессознательное постоянно осматривает внешний мир, анализируя каждое новое знакомство: «Что я могу знать об этом человеке? Случалось ли мне быть здесь прежде и в какой ситуации? Какой должна быть моя реакция на этого человека?» Стоит двоим встретиться, и один уже повлиял на другого и изменился сам, даже если ни тот, ни другой не подозревают, как сократилось пространство, разделявшее их. Столь существенно, хотя и бессознательно, могут взаимодействовать не только отдельные люди, но также группы, даже народы, часто с трагическими последствиями, не раз повторявшимися в их исторической судьбе. Сколько ужасного произошло между религиями, этническими группами и нациями, потому что внутри каждой что-то оставалось невыясненным! То, чего мы не знаем за собой, почти всегда невыносимо тяжким грузом ложится на плечи ближнего.

Когда две стороны попадают в ловушку обоюдной проекции, они могут испытать как сильное влечение, так и сильную антипатию. Одна женщина, с которой мне довелось работать, рассказала о сильном негативном переносе на совершенно незнакомого человека. Это был тренер профессиональной футбольной команды, лицо которого она видела разве что на телеэкране. Беспричинное чувство сохранялось не один месяц. Наконец, в один прекрасный момент она поняла, что вздернутая верхняя губа у футбольного наставника была точь-в-точь, как та гримаса ее матери, с которой она отчитывала дочку в далеком детстве. Вот и получается, что один незнакомец недолюбливает другого незнакомца, и все – из-за поразительного влияния истории, бессознательно накладывающейся на настоящее. Впрочем, когда проекция представляет собой влечение, она несет в себе и сильное желание слиться с этим другим. Эта проективная идентификация и есть та самая «романтическая любовь», которой люди жаждут везде и всюду, чтобы она встряхнула их, растормошила задремавшие было эндорфины, а заодно и резонирующую глубоко внутри программу повторения.

Кто не стремится к «любви», кто не хотел бы окунуться в это чувство, броситься в него, словно «в омут с головой»? Мгновения проективной, романтической истории превозносились во все времена от той поры, как флорентиец Данте заметил Беатриче на берегу полноводной Арно, до чудного мгновенья встречи с «магическим незнакомцем». Люди влюбляются даже в кинозвезд, двухмерная реальность которых в их случае ограничивается тусклым мерцанием «голубого экрана». Джон Хинкли[19]пытался убить президента именно для того, чтобы некая кинозвезда заметила его и удостоила своего внимания. А нам кажется, что мы уже давно перестали жить в мире символов! Не зря в народе говорят, что любовь слепа – можно добавить, что это folie a deux, состояние обоюдной проекции, когда человек в своих действиях руководствуется не осознанным восприятием реальности, а отталкивается от архаической и зачастую эмоционально перегруженной личной истории. Подобное поведение, как всем известно, нередко кончается бедой. Но как желанна эта беда! Руми еще много столетий назад писал: