От воровства к анархизму - Александр Иванович Матюшенский

— Я не ночевалъ подъ кровлей вотъ уже больше пяти лѣтъ, — спокойно отвѣтилъ путникъ.

Черный Батоно задрожалъ и первый разъ въ жизни поблѣднѣлъ.

— Это ты? — едва выговорилъ онъ сведенными въ судорогу губами.

— Да, это я, — отвѣтилъ путникъ.

— Пощади…

— Тебя нельзя щадить.

— А! — зарычалъ черный Батоно. — Будемъ же биться! И онъ выхватилъ шашку и бросился на путника, но тотъ подставилъ подъ ударъ кинжалъ, и шашка переломилась на двое.

Черный Батоно бросилъ обломокъ и схватился за кинжалъ. Но путникъ ударилъ кинжаломъ чернаго коня по головѣ и страшный всадникъ свалился къ его ногамъ.

Еще одинъ взмахъ, и голова Чернаго Батоно покатилась по склону горы прямо къ пещерѣ, въ которой жили и умерли его родители. Тутъ голова ударилась о скалу и вспыхнула смраднымъ пламенемъ… А въ это время у ногъ путника свершилось еще большее диво. Трупы Чернаго Батоно и его коня какъ будто ожили, зашевелились, стали свиваться кольцами и клубами… Вотъ уже это не трупы, а цѣлыя кучи черныхъ, отвратительныхъ змѣй. Онѣ торопливо ползутъ отъ путника, поворачиваютъ къ нему головы и злобно шипятъ на него…

Но путникъ даже не двигается съ мѣста, только на губахъ у него вьется презрительная улыбка.

— Шипите, гады! Я васъ не боюсь, — говоритъ эта улыбка.

Тутъ старикъ Сандро остановился, пытливо посмотрѣлъ на меня и съ какой-то особенной торжественностью спросилъ:

— А ты знаешь, что это за путникъ былъ?

— Нѣтъ, не знаю, — притворился я недогадливымъ, чтобы потѣшить старика.

— Нашъ Нико. Вотъ этотъ самый Нико, на могилѣ котораго лежатъ эти камни.

— Неужели?

— Конечно. Вѣдь онъ цѣлыхъ пять лѣтъ прожилъ въ горахъ, не ночевалъ подъ кровлей… Онъ, а не кто-нибудь другой… убилъ Чернаго Батоно! О! Это не всякій можетъ. Ни одного человѣка на свѣтѣ больше не было такого. Только онъ могъ избавить всю Сванетію отъ Чернаго Батоно… и избавилъ.

Старикъ замолчалъ. Мы давно уже сидѣли съ нимъ на травѣ около могилы его героя. Солнце заходило за горизонтъ, намъ нужно было спѣшить въ ближайшую деревушку.

— Не пора-ли итти намъ? — спросилъ я.

— Пойдемъ. Пора.

И мы пошли. Дорогой Сандро продолжалъ свой разсказъ.

III.

Вѣсть о смерти Чернаго Батоно достигла и Кахетіи. Кто принесъ эту вѣсть, неизвѣстно, — но смерть Чернаго Батоно молва единогласно приписывала Нико.

— Это онъ. Больше некому.

Откуда взялась эта увѣренность, что только Нико могъ помѣриться силами съ Чернымъ Батоно, — трудно сказать, такъ какъ въ его прошломъ пока выяснилась только одна черта — стремленіе обходиться собственными силами, не прибѣгая къ помощи другихъ.

Это много, но этого все же недостаточно, чтобы приписать ему сЛаву побѣдителя легендарнаго чародѣя.

Но молва тѣмъ не менѣе упорно стояла на своемъ и тѣмъ, какъ бы предсказала будущія похожденія Нико.

А они эти похожденія начались скоро. Вслѣдъ за вѣстью о смерти Чернаго Батоно пришла другая вѣсть, — говорили, что Нико собралъ окрестныхъ сванетовъ и раздѣлилъ между ними имущество умершаго чародѣя. Слугъ его онъ взялъ съ собой и ушелъ съ ними въ горы.

— До сихъ поръ вы служили злу, теперь будете служить добру, — будто бы сказалъ онъ головорѣзамъ Чернаго Батоно.

И они покорно, ни слова не говоря, послѣдовали за нимъ въ горы. Ихъ было всего 13 человѣкъ— 12 слугъ и тринадцатый самъ Нико. Они никого и ничего не боялись, ни передъ чѣмъ не останавливались.

— А чѣмъ они жили? — не безъ задней мысли спросилъ я старика Сандро.

— О! у нихъ всего было довольно. Они ни въ чемъ не нуждались. Каждую ночь они въ лѣсу раскладывали костры и устраивали пиръ. Каждый бѣдный человѣкъ могъ приходить на этотъ пиръ, никому отказа не было. Пей, ѣшь, веселись, хоть до утра!

— А богатому нельзя было приходить?

— Богатыхъ Нико не любилъ. Каждаго богатаго при встрѣчѣ онъ спрашивалъ: откуда ты взялъ свое богатство? И если онъ неправильно нажилъ имущество — то горе ему! Пощады нѣтъ.

— Но ты, Сандро, все же не сказалъ — откуда они брали средства для своихъ пировъ?

— Они ихъ брали у богатыхъ, — съ видимой неохотой отвѣтилъ Сандро.

— Грабилъ, значитъ?

— Грабилъ? Зачѣмъ грабить? Такъ бралъ. Ему не надо было грабить. Онъ приходилъ, и ему давали, что онъ хотѣлъ.

— А если не давали?

— Всѣ давали. Никто не смѣлъ отказывать. Давали купцы, которыхъ Нико встрѣчалъ на дорогѣ, давали помѣщики, и такъ богатые люди тоже давали. А съ бѣдныхъ онъ не бралъ, бѣднымъ онъ самъ давалъ. И обижать ихъ никому не позволялъ.

— Былъ тутъ у насъ одинъ ростовщикъ, вродѣ Ованеса. Давно это, тогда еще было. Обижалъ народъ сильно, жаловались всѣ на него. Одинъ разъ онъ отобралъ саклю у бѣдной вдовы, а ее съ семерыми дѣтьми, зимой, въ холодъ выгналъ на улицу.

— Стоитъ она подъ чинаромъ за околицей, а вокругъ нея всѣ семеро младенцевъ… Вдова плачетъ, и младенцы плачутъ.

Вдругъ подходитъ къ ней человѣкъ въ бѣлой черкескѣ и въ бѣлой папахѣ и спрашиваетъ:

— Что ты женщина плачешь? И зачѣмъ ты въ такой холодъ вывела своихъ дѣтей въ поле?

— Я не сама ихъ вывела, меня выгнали…

— Кто выгналъ?

— Ростовщикъ. Я ему не могла заплатить процентовъ, онъ меня и выгналъ.

Вздрогнулъ человѣкъ въ бѣлой черкескѣ, глазами сверкнулъ и говоритъ:

— Пойдемъ, покажи мнѣ, гдѣ этотъ ростовщикъ живетъ.

Пошли они и дѣти за ними идутъ. Пришли къ ростовщику, а онъ пловъ съ семьей ѣстъ и жирныя пальцы облизываетъ.

— Ты выгналъ эту женщину изъ ея дома съ малыми дѣтьми? — спрашиваетъ человѣкъ въ бѣлой черкескѣ.

— Я, — отвѣчалъ ростовщикъ. — А тебѣ какое дѣло?

Но человѣкъ въ бѣлой черкескѣ свистнулъ и сейчасъ же снаружи со всѣхъ сторонъ ему отвѣтили двѣнадцатью свистками. А во всѣхъ окнахъ показались черныя дула ружей.

Ростовщикъ поблѣднѣлъ и затрясся.

— Пощади! — взмолился онъ. — Не губи мою жизнь, я ей все возвращу.

— А зачѣмъ ты ее не пощадилъ? Развѣ она не молила тебя о пощадѣ?

— Прости, больше этого никогда не будетъ.

— Хорошо, я тебя не буду убивать, — отвѣтилъ человѣкъ въ бѣлой черкескѣ. — А только ты больше не будешь здѣсь жить. Уходи отсюда, куда хочешь.

— Но у меня тутъ все имущество, я не могу уйти отсюда.

Но Нико — это былъ онъ — не далъ договорить ему.

— Или ты уйдешь сейчасъ, или тебя унесутъ… въ могилу.

Глаза его при этомъ такъ грозно сверкнули, что ростовщикъ схватилъ папаху и, какъ былъ въ однихъ чулкахъ, такъ и убѣжалъ куда глаза глядятъ.

Все его имущество Нико забралъ себѣ:

— Много было богатства у ростовщика. Отцы и дѣды его пили кровь изъ