Хвост судьбы - Лана Мациевская

Руди сидел рядом со мной на переднем сиденье и всем своим видом словно говорил:

«Подлизывайся, подлизывайся. Что бы вы без меня делали? И интервью твоё дурацкое не состоялось бы. Но за печенье спасибо, печенье я люблю. С печеньем мы с тобой ещё и не такие преступления века раскроем. Ведь недаром же ты носишь кличку Путилина!»

«Как следует разбежаться и отчаянно врезаться в резаться в самую середину огромной и шумной стаи этих раскормленных туристами, наглых, горластых голубей, чтобы они от страха со свистом и хлопаньем крыльев порскнули врассыпную, роняя перья и едва не задевая головы сидящих за уличными столиками посетителей кофеен на площади Сан-Марко! Что может быть веселее!» – мечтал пёс, при этом спокойно и послушно лёжа у ног своей хозяйки, пришедшей устроить себе праздник души и выпить чашечку кофе в историческом кафе «Флориан». Пёс родился и вырос в Венеции и не знал, что на свете существует что-то ещё, кроме родной роскошной квартиры на Рио-ди-Сан-Маурицио, регулярных прогулок по узким извилистым улочкам и «вооружённых» длинными толстыми «палками» отвратительных злобных гондольеров, из-за которых – пёс был абсолютно в этом уверен! – его и не пускали поплавать в прохладных мутноватых водах многочисленных каналов, чего ему так не хватало, особенно в жаркие летние дни.

А вот его хозяйка знала… Мария – ах, до чего же по-итальянски звучало имя любимой хозяйки! – родилась и выросла в далёкой Москве, закончила институт иностранных языков, работала синхронным переводчиком с итальянского и на одном из торжественных приёмов в посольстве познакомилась с успешным предпринимателем-венецианцем. Бурный роман завершился свадьбой, и вскоре сеньор Риккардо Джустиниани увёз свою русскую супругу в родную Венецию, которую она вскоре полюбила всей душой. Нет, Мария совершенно не скучала по пыльной и суетливой Москве, бесконечным автомобильным пробкам и своей малогабаритной квартирке в Беляеве. Старинные готические и барочные кружевные палаццо, романтические лабиринты каналов, пляжи Лидо, захватывающее великолепие Дворца Дожей она не променяла бы теперь ни на что на свете. Ни на что, кроме… домика своей бабушки на самой окраине Вереи – крошечного русского городка, находящегося в ста двадцати километрах от столицы. На самом деле Верея была всего-навсего большой деревней и городом называлась исключительно из уважения к древнему происхождению и славному историческому прошлому. Именно в этом деревенском городе, или городской деревне, Мария в детстве проводила все свои летние каникулы. Неоглядные просторы, заповедные леса, одноэтажные избушки, которые зимой чуть ли не до самой крыши заметает снегом, – отсутствие этих простых и не оценённых в прежние годы родных красот не позволяло Марии чувствовать себя до конца счастливой. Тем более что муж часто оставлял её наедине со своими думами, отлучаясь в бесконечные заграничные командировки по делам бизнеса.

Чтобы жена не чувствовала себя совсем одинокой, он два года тому назад подарил ей щенка «самой венецианской породы» – итальянской водяной собаки, или лаготто романьоло. Мария назвала своего курчавого маленького «ребёнка»… Ну как бы назвал свою собаку русский человек, живущий в Венеции? Догадываетесь? Правильно! Дожик!

И вот теперь, пока Мария допивала кофе и уносилась мечтами неизвестно в какие далёкие дали, Дожик отчаянно боролся с собой: ему так хотелось сначала разогнать надоедливых голубей, бесстрашно клюющих крошки чуть ли не у самого его носа, а потом, не снижая скорости, умчаться в сторону Большого канала, с разбега нырнуть в воду и плавать, плавать, плавать – не будь он чистокровной итальянской водяной собакой! Лишь нежелание огорчать хозяйку и воспоминание о проклятых гондольерах, которых пёс ненавидел всеми фибрами своей собачьей души, удержали Дожика от этих подвигов. Но сегодня что-то уж больно долго Мария сидит в любимом кафе – просто никакого терпения не хватит! Сначала пёс лежал, закрыв глаза и притворившись спящим, потом встал на задние лапы, положив передние на колени хозяйке и преданно заглянув в глаза, наконец, призывно тявкнул и потыкался носом в её ладони.

– Ну всё, всё. Идём. Просто я замечталась, как мы все вместе – заметь вместе с тобой, ведь всё равно тебя оставить не с кем – поедем зимой на мою родину, в домик моей бабушки, в Верею. Вчера Риккардо мне обещал такой подарок на Рождество, у него ведь тоже будут каникулы. Дожик, ты увидишь настоящую русскую деревню, настоящий снег. Ты знаешь, что такое снег?

Дожик не знал, но преданно завилял хвостом и с того дня тоже стал ждать поездки к этому неведомому снегу – ведь хозяйка может предлагать лишь что-то очень-очень хорошее.

Дни летели незаметно. Наступило Рождество, а за ним и долгожданная поездка. Вылет из аэропорта Марко Поло и сам полёт Дожик помнил плохо: его посадили в тесную переноску, совершив таким образом форменное насилие над свободолюбивой собачьей личностью, разлучили с хозяевами, куда-то повезли. Порядком разволновавшись, чувствуя себя обманутым и обидевшись на весь свет, пёс наконец заснул тяжёлым и неспокойным сном. Уже в Москве, пока Риккардо оформлял прокат машины, Мария освободила Дожика из «переносной тюрьмы», взяла довольно тяжёлого пса на руки, почесала его курчавую шёрстку. Успокоившись, уставший и измученный Дожик снова заснул и даже не почувствовал, как Мария, сев на заднее сиденье машины, положила его голову к себе на колени и всю долгую дорогу до Вереи продолжала почёсывать ему шейку и за ушком…

Мягко дёрнувшись, машина остановилась. Дожик проснулся, радостно вскочил и нетерпеливо царапнул лапой дверцу. Дверца открылась, Дожик выпрыгнул из тёплого, пахнущего кожей салона и… сначала в панике запрыгнул обратно. Перед ним, насколько хватало глаз, расстилалось море белой, сверкающей, холодной на ощупь пены! Страшно! Но любопытство взяло верх. Осторожно потрогав одной лапой «пену» и поняв, что она не опасна, Дожик предпринял вторую попытку выйти из машины. Теперь он всеми четырьмя лапами утопал в чём-то прохладном (жёсткая и густая шерсть лаготто одинаково хорошо защищала и от жары и от холода), в чём-то пахнущем невероятной свежестью, в чём-то очень приятном. Внезапно пёс почувствовал, словно в каждой клеточке его существа пузырьками начинает вскипать острая радость. Захотелось бегать по этой «пене», прыгать в неё, подбрасывать её носом в воздух, валяться в ней на спине!

– Ну, чего ты замер? – подбодрила Дожика Мария. – Это и есть снег! Я же тебе обещала, что будет весело!

Разрешение было получено. Пёс начал самозабвенно носиться по снегу – благо поле, покрытое нетронутым снежным покрывалом, начиналось прямо за воротами бабушкиного дома. Зимой темнеет рано, но от снега исходило такое волшебное, чудесное сияние, что Дожик был буквально очарован открывшейся перед ним совершенно фантастической картиной: снег сверкал и переливался от не выключенных до сих пор фар машины, на него ложились таинственные тени, на горизонте темнела полоса леса, а позади призывно горело неярким уютным светом окно маленького домика с нахлобученной на крышу такой же сверкающей мохнатой шапкой.

Наконец, набегавшись и извалявшись в снегу по самые уши, Дожик влетел – ему действительно казалось, что у него за спиной выросли крылья, – в сени. «Интересно, – думал пёс, – эта пена, этот снег на вкус совсем как вода. А каково мне будет, когда она высохнет на моей шкуре?» Зайдя в тёплую комнату, Дожик стал внимательно следить за «испачканными» в снегу лапами. И вдруг… Чудеса продолжались – белая пена внезапно превратилась в воду! «Это что же такое получается? Снег – это русская вода? А снежное поле около дома – это просто русский канал, как у нас в Венеции?» Дожик осторожно выглянул за дверь: он опасался, что вот сейчас на белом покрывале появятся ненавистные вездесущие гондольеры. Но ничто и никто не нарушал покоя зимней ночи…