Осеннее преступление - Андерс де ла Мотт

Три, три, семь, пять, девять, два. Кнопка ввода. Всего-навсего.

“Спаси меня, Анна!”

Она вдруг понимает: что-то изменилось. Голос с постели — не голос Хокана. На подушке — не его осунувшееся лицо. Там какой-то молодой мужчина со светлыми волосами. Волосы рассыпались по подушке, как нимб. Глаза уставились в потолок, который сейчас — свинцово-серое утреннее небо. Черная вода проступает сквозь одеяло, узкие поначалу ручейки ширятся, стекают на пластиковый пол, и вот пол уже темное озеро, в котором тонет кровать. Гипсокартонные стены исчезают, сменяются скалами и осенним лесом.

“Спаси меня!”

Она стоит у самой кромки воды. Вот вода уже доходит ей до колен, еще пара шагов — и придется плыть. Тело Симона Видье колышется прямо у поверхности, совсем как на фреске. Но вода беспокойна, и лицо то и дело меняется. Бледный юноша превращается в исхудавшего взрослого мужчину, который из последних сил цепляется за жизнь.

“Анна, спаси меня!”

Она делает шаг к нему. На дне острые камни, она спотыкается, едва не теряет равновесие. Вода доходит ей до пояса, холод заставляет судорожно вдохнуть.

— Мама!

Кто-то зовет ее сзади, она оборачивается; на берегу стоит Агнес, рядом с ней Мило. Собака держит в пасти мертвого кролика, и Анна уже знает, что кролик пуст, выпотрошен. Деревья позади них тихо гнутся под ветром. Шум их напоминает шум инфузионного насоса.

“Иногда приходится делать то, что должно”, — говорит Агнес и указывает на темную воду, на тело, которое одновременно тело Хокана и тело Симона Видье.

“Обещай, что сделаешь”.

Три, два, семь, пять, девять, два.

Ввод.

Анна дождалась, когда на часах будет начало шестого, закрыла дверь кабинета и отправилась в подвальный архив. Прошел уже почти целый день, но сновидение никуда не делось и не давало ей работать спокойно.

В кабинете Морелля, за стеклянной стеной, было тихо и темно, так же как почти во всем участке, — на это она и рассчитывала. Вообще ей не обязательно было таиться. С понедельника она тут хозяйка и уже сейчас имеет право интересоваться любыми делами. Но Анна знала, что дело Симона Видье — чувствительная тема, и не хотела, чтобы у нее спрашивали, чем ее привлек именно этот случай. Особенно потому, что у нее нет хорошего ответа. Или хоть сколько-то разумного. Неужели она всерьез собирается влезть в дело тридцатилетней давности ради того, чтобы наладить отношения с дочерью? Неужели она настолько отчаялась?

Архив располагался в конце подвала, и по дороге к нужной двери Анна прошла мимо раздевалок. Там было тихо и спокойно, радио в спортзале молчало, отчего скрип, который производили ее подошвы по новенькому пластиковому покрытию, слышался особенно отчетливо. Анна заметила, что ускорила шаг.

Считывателя пропусков рядом с дверью архива не оказалось, но вполне хватило мастер-ключа, который Морелль дал Анне еще в понедельник. Стальная дверь закрылась за ней с ненужным грохотом. Лампы дневного света на потолке среагировали на движение и зажглись, прежде чем Анна успела зашарить по стене в поисках выключателя. В помещении без окон было сухо, как в пустыне, и пахло старой бумагой и чернилами. Шесть притиснутых друг к другу двойных стеллажей — вот и все. На боковой стенке каждого стеллажа имелась табличка с годами, а под ней черный руль. Нужная полка оказалась где-то в середине, и Анне пришлось немало потрудиться, чтобы повернуть руль и привести стеллажи в движение. Перед ней неохотно открылся ряд синих папок.

Просматривая даты, Анна наконец нашла 1990 год. Большинство папок содержали по нескольку разных дел. Она вытащила одну наугад. Первое дело — вождение в нетрезвом виде — имело место в июле. Второе — кража со взломом — в том же месяце. Пожелтевшая бумага, текст отпечатан на машинке. Анна взяла другую папку. Обнаружила случай домашнего насилия, за ним — злостное незаконное вождение, и то, и другое — август 1990 года. Анна стала листать дальше, но остальные три дела оказались примерно того же масштаба — совсем не то, что она ищет. Но еще не успев вытащить следующую папку, Анна поняла: вот оно. Согласно номеру на корешке, папка, в отличие от своих соседок, содержала всего одно дело. Она оказалась легче, чем Анна ожидала. Анна раскрыла папку.

Вот оно! Анна продолжила читать, пульс пошел вскачь.

Не Катрин, а Карина — так звали четвертую участницу, или пятую, смотря как считать. Анна вознамерилась было читать дальше. Но тут лампы на потолке погасли, и архив погрузился в кромешную тьму. Датчик движения был где-то у двери, а Анна стояла, скрытая стеллажом; устройство решило, что в помещении пусто. Анна зажала папку под мышкой и стала пробираться к двери, ощупывая полки свободной рукой. Неожиданный звук заставил ее остановиться. Скрип резиновой подошвы по новому пластиковому полу. Анна прислушивалась, стоя между стеллажами.

Повернулся ключ, дверь распахнулась, и лампы ожили, залили ее резким белым светом.

— Вы что тут делаете? — изумился Йенс Фриберг.

— Ищу кое-какие старые дела. — Анна постаралась, чтобы ее голос прозвучал небрежно. — Кстати, хорошо, что вы пришли. — Она переждала заикание. — Свет погас, и я не могла найти выход. — Она натянула улыбку, которая, похоже, не произвела никакого эффекта.

— Можно узнать, какие именно дела? — Фриберг рассматривал папку, зажатую у Анны под мышкой. Потом перевел взгляд на проход между стеллажами, оставшийся открытым — на табличке отчетливо был виден год. Анна видела, как мозг Фриберга связывает одно с другим, как сузились его глаза, когда до него дошло, что Анна здесь делает. Анна покрепче прижала папку к себе. Вдохнула поглубже.

— Спасибо, Йенс, вы меня спасли. Я наверх… — Она кивнула на открытую дверь у него за спиной.

Фриберг не сделал ни малейшей попытки посторониться. Он продолжал пристально смотреть на нее. Анна взглянула ему в глаза, стараясь не показать своего замешательства. Сделала шаг вперед, чтобы расстояние между ними стало ощутимо меньше комфортного, и произнесла:

— Если позволите. — Теперь они стояли почти нос к носу. Последнее слово Анна разделила надвое, чтобы обезопасить себя от заикания.

Фриберг еще немного постоял, сверля ее взглядом. Казалось, кислород в темном помещении вот-вот кончится. Анна чуть вздернула бровь, словно интересуясь, что это на него нашло. Фриберг отвел глаза, неловко кашлянул и шагнул в сторону.

— Хорошего. — вдох, — вечера, — сказала Анна через плечо, заставляя себя спокойным шагом прошествовать к выходу и дальше по коридору. Папку она прижимала к себе как приклеенную.