Осенняя рапсодия - Вера Колочкова

Пружиной вылетев из кресла, он затоптался на месте, шаря глазами по комнате. Отчего-то взгляд упал на давешнюю хозяйскую шкатулку с пуговицами, одиноко притулившуюся к книжным корешкам на полке. Ту самую. Он помнил ее, эту шкатулку. Лиза просила поиграть, а он не разрешал. И тогда Настя поступила по-своему, на его воспитательные экзерсисы рукой махнула. Уже тогда махнула…

В два шага допрыгнув до полки, он схватил шкатулку, размахнулся и шмякнул ею об пол, что было силы. Она раскололась надвое резными деревянными ящичками, пуговицы брызнули по ковру, раскатились блестящей гладью. Вот так вот вам. Собирайте. Поступайте как знаете. Будьте благородными, воспитывайте чужих детей. А с него хватит.

Решительно шагнув к телефону, он набрал знакомый номер, и трубка тут же откликнулась томно растянутым Марининым голосом:

– Да-а-а…

– Марина? Нам поговорить надо.

– Так поговорили уже! Два часа назад!

– Нет. Это не то. Надо серьезно поговорить. Прошу тебя.

– А о чем?

– Давай завтра с тобой встретимся. Хорошо? В «Ромашке». Только приходи без этого твоего… Пожалуйста.

– Ну хорошо, раз так… А когда?

– В пять часов. Сможешь?

– Смогу.

– Тогда до встречи.

Он торопливо положил трубку, словно боясь, что она передумает. Потом перешагнул через пуговичную кучу, прошел в прихожую, рывком открыл дверь. Надо уйти отсюда. Подальше. И побыстрей. К маме. В самом деле, он так давно не был у мамы. И не звонил. Она там волнуется, наверное. А он не звонит. И Машке не звонит. Такой вот плохой сын и подлец отец, взлелеявший в себе преступную нежность. Все. Хватит с него. Пора исправлять свои ошибки.

* * *

Хорошо, что она не стала жечь мосты. В тридцать восемь лет нельзя за собой жечь мосты. Они и сами обвалятся. Было в голосе Олега вчера, когда он ей позвонил, что-то такое… Она сразу поняла – будет обратно проситься. Недаром же вместе двадцать лет прожили. Да и свидание он ей назначил не где-нибудь, а именно в «Ромашке». Это было их кафе. Кафе их молодости. Господи, как бы не сглазить…

Марина шла против неожиданно разбушевавшегося ветра, подняв воротник пиджака, цокала каблуками по асфальту. Потом неожиданно для себя оглянулась испуганно. Чего это она? Нечего и некого ей бояться. Да, сбежала сейчас от Ильи, струсила, не стала ничего ему говорить. Отпросилась с работы пораньше. В конце концов, она ничем ему не обязана. Наоборот, пусть спасибо скажет за приобретенный жизненный опыт. А с нее хватит, хорошенького понемножку. Ну их, эти каникулы с праздниками. Очень уж обратно хочется, в привычную обыденную и устойчивую жизнь, в ту самую, с беготней по магазинам, с пылесосом в обнимку, с обедами-ужинами, с беспокойством о каждодневной чистой рубашке для мужа. Вот именно – для мужа! Пусть он не крепкая стена в смысле пресловутой надежности, но он – муж. А она – жена. Да за одними этими понятиями с головой укрыться можно, и жить себе дальше, и нести их впереди себя, как гордое знамя.

Олег сидел за дальним столиком, понуро свесив голову над чашкой кофе. У нее сердце сжалось – небритый, неухоженный, косматый какой-то. Подошла, села напротив. Когда уже села, лихорадочная мысль в голове закопошилась – может, покапризничать маленько? Чего это она так, с разбегу? Состроить гордый вид, понасмешничать, про Настю спросить?

– Привет…

Он вздрогнул, поднял измученные глаза, растянул губы в улыбке:

– Привет… Слушай, Марин, а Машка когда приезжает?

– Машка? Так ты для этого меня сюда позвал – спросить, когда Машка приедет?

– Нет. Не для этого. Хотя и для этого тоже. Я тут подумал, Марин, – чего мы ее будем травмировать?

– А ты считаешь, не надо?

– Да. Я считаю, не надо. Столько всего на девчонку свалится – и отец ушел, и у матери любовник молодой, почти ей ровесник. Она не перенесет столько всего сразу. У нее сейчас переходный возраст, мало ли чего ей взбредет в голову?

Видела она – врет Олег сейчас. Но, надо сказать, врет очень удачно. В тему. Именно то сейчас говорит, что ей слышать хочется. И вовсе не Машкины подростковые проблемы его сейчас волнуют. Видно, что-то не заладилось у него с Настей, наперекосяк пошло. В глазах – страдание. И руки дрожат, вон кофе чуть не расплескал.

– Закажи мне чего-нибудь поесть, Олег. Я сегодня не обедала.

– Ладно. Только у меня денег нет.

– Я заплачу.

Они замолчали, поджидая торопящуюся к ним меж столиков официантку. Марина небрежно отодвинула от себя книжечку меню, коротко бросила склонившейся к ней девушке:

– Мне кусок мяса, любого. И овощи. И пятьдесят граммов коньяку. Ах да, еще чай с лимоном. Без сахара. – Потом, будто спохватившись, повернулась к Олегу: – А ты есть будешь?

– Да, буду, – понуро опустил он голову.

– Тогда еще раз то же самое, – снова подняла она лицо к официантке. – А сейчас принесите воды без газа. Пить очень хочется.

Девушка кивнула, торопливо отошла от их столика, даже плечами слегка передернула, поеживаясь. Будто почуяла себя неловко в их напряженном поле. Марина устроилась поудобнее, сложила локти на стол, придвинула лицо поближе к Олегу:

– Ну? Чего ты кислый такой? Случилось что-нибудь?

– Нет. Ничего не случилось, – ответил он тоном обиженного ребенка. – С чего ты взяла, что у меня что-то случилось? Просто я…

Она не стала ему помогать. Сидела, смотрела, ждала. Пусть сам выкарабкивается. Вот вздохнул тяжко, вот глянул на нее коротко, вот кофе хлебнул, двинув туда-сюда острым кадыком. Снова вздохнув, выпалил наконец:

– Просто я хочу, чтоб все было как раньше, Марин! Я, ты, Машка… Ты прости меня, ладно? В конце концов, я первый раз тебе изменил! Да и ты тоже хороша – завела себе сразу кого-то, да еще и в дом привела…

– Ну да. Завела. И правильно сделала.

– Не говори так. Прошу тебя. Не добивай. Я и без того чувствую себя как в пьесе какой. Блудный муж пал на колени перед семьей, со слезами и целованием ручек-ножек.

– Ну, до целований ножек, допустим, ты не опустишься… А вот насчет Машки – тут ты прав. Не надо ей такого опыта. Знаем потому что, проходили. Так что согласная я на прощение. На том и порешим.

Она старалась, она очень старалась быть гордой и насмешливой. И великодушной. И даже будто с плеч камень упал – брякнулся у нее за спиной, разбился о плиточный пол. Склеилось, получилось! Теперь все будет по-прежнему, пойдет по заданному надежному кругу – семья, обед, магазины, чистая рубашка к утру. А только на душе отчего-то легче не стало. Наверное, так со всеми бывает, кто треснувшие чашки-жизни пытается склеить.

Олег глянул на нее благодарно, хотел было что-то сказать, но не успел. Нарисовавшаяся у стола официантка поставила перед ними тарелки с едой, воду, пузатый маленький графинчик с коньяком. И снова поспешно удалилась из зоны их напряженного молчания. Впрочем, не такого теперь и напряженного. Все же разрешилось. К обоюдному их удовольствию. Олег разлил коньяк по рюмочкам, задумался, потом улыбнулся. Не понравилось Марине, как он улыбнулся. Было в этой улыбке больше грусти, чем перед ней виноватости. А впрочем, не стоит быть такой придирчивой. Жизнь есть жизнь. Пусть сложится, склеится, а с трещинами потом разберемся.