Преторианец - Валерий Большаков

Путая в голове мысли, Лобанов подхватился и бросился наверх.

– Измена! – расслышал он крик Искандера.

– Заряжай! – проорал Гефестай.

– Уже! – откликнулся Эдик.

– Толкай!

Глухо простучали шатуны онагров. Лобанов вынесся на площадку и столкнулся с кушаном.

– Фромены в городе! – оскалился Гефестай.

Лобанов метнулся к щербатым зубцам и выглянул наружу. В предрассветном сумраке по тракту неслись смутные фигуры всадников на горячих конях. Они скакали молча, будто продолжая сновидение, и даже топот доносился едва-едва, словно копыта били по толстому слою пыли. Или были обмотаны тряпками.

– Ах, суки! Кто ворота открыл?!

– Не знаем! – крикнул Эдик, лихорадочно натягивая перевязь меча. По ошибке он вооружился Серегиным ксифосом.

– Мне почудилось, – проговорил Искандер, надевая кольчугу, – что я видел Мир-Арзала!

– Тогда все понятно!

Лобанов кинулся к тыловому парапету и перегнулся через него. Все начало Главной улицы, от ворот и до храма Митры, было запружено всадниками. Чужими всадниками – арабами в шароварах и кожаных безрукавках, машущими кривыми мечами, волосатыми галлами в одних штанах, с блестящими, зауженными посередке спатами,[67]темнокожими нумидийцами, что гарцевали на конях и потрясали копьями. Вся эта свора грызлась с парфянами, перекрывшими улицу. Парфяне отстреливались из луков, отмахивались мечами, убивали врагов и сами падали замертво. Несколько конников, и среди них дизпат, крепили оборону, врубаясь в кучу иноземцев. Десятки саков взбирались на плоские крыши домов за дувалом, что тянулся от левой воротной башни, и оттуда разили неприятеля из луков и пращ. Но конницы ауксилариев все прибывало, и ряды защитников Антиохии, заступивших улицу, все прогибались и прогибались, раздаваясь в дугу. Арабы визжали, галлы выли «Аой!», нумидийцы молча скалились и выкатывали глаза, пугая контрастом белков на черной, словно покрытой нагаром коже.

– За мной! – грянул Гефестай и рванулся вниз.

Никого особо уговаривать не пришлось, все прекрасно понимали: если римляне одержат верх, всех защитников города ждет или смерть, или рабство.

За Гефестаем посыпались по ступеням Ширак, Фарнак, Ашкан, Дарий, Вардан… Подхватив акинак, помчался вниз Лобанов, краем глаза помечая бегущих следом Искандера с Эдиком.

Инерцией спуска их снесло и бросило в самую гущу схватки.

– Ворота! – надрывался Гефестай. – Ворота закрыть!

– Как?! – орал Искандер, отбиваясь от нахального араба. – Их набилось как сельдей в бочку! Никаких шансов!

Лобанов махнул мечом, перерубая колющее копье, и дернул за древко. Араб выпустил пику, замахнулся мечом, дернулся, застывая на секунду, и полетел с седла – его кожаный доспех пришпилили к спине две оперенные стрелы. Лобанов воспользовался моментом и вскочил в седло. Конь запротестовал было, пытаясь подняться на дыбки. Лобанов быстренько провел разъяснительную работу – треснул коня кулаком между прядающих ушей, и животное угомонилось. Сразу два галла, гикая и свистя, накинулись на Сергея с разных сторон, блестя надраенными спатами, сверкая золотыми торквесами,[68]болтающимися на грязных шеях.

– Аой! – взвыл правый, делая отмашку мечом. Стрела пронзила его горло, и боевой клич перешел в клекот. Лобанов сосредоточился на левом противнике, рушившим спату вниз, наискосок. Холодея, Лобанов отбил удар и ногой пнул галльскую кобылу. Та обиженно взбрыкнула. Тогда конь Лобанова решил проявить инициативу – заржал, гарцуя и отаптываясь, вздыбился, покрывая самку. Галл оказался третьим лишним в любовной сцене – его голова не выдержала двойного удара передних копыт жеребца.

– Спасибо, конечно, – шлепнул Сергей коняку по шее, – но секс – потом, ладно?

Конь, недовольно фыркая, опустился на землю.

– Наши прут! – заорал Ширак. Он появился, как чертик из коробки, вздергивая лук, зажатый в левой руке, и пучок стрел в правой.

Лобанов, поозиравшись, – никого на меня? – глянул вдоль улицы. Там, выворачивая из-за митреума, выезжали катафрактарии. Б высоких конических шлемах, в латах до колен, они разгоняли огромных коней-тяжеловесов, покрытых, словно чехлами, стегаными попонами-доспехами, – одни копыта только и видны. Ошую[69]каждый катафрактарии держал шестиугольный щит, а десницею удерживал длиннющее копье-контос, ремнем прицепленное к шее коня, а нижним концом прикрепленное петлей к крупу.

Четырехметровые контосы были угрожающе наклонены и подрагивали на скаку.

– Это драгоны! – счастливо заголосил Ширак, оборачиваясь к Сергею. – «Неранимые»!

Ну-ну… – подумал Лобанов. Дай-то бог…

Драгоны, нагибаясь в седлах, скакали по четыре в ряд, мощным бронированным тараном несясь на сробевших ауксилариев. Сперва нервы сдали у нумидийцев – черные, голося на своих непроизносимых наречиях, развернули коней, но пробиться к воротам не сумели, лишь сильнее увязли в толчее. Кони ржали, пуча глаза и роняя пену, всадники орали, срывая голоса, но ни разъехаться, ни даже упасть с седел не могли – так плотно их зажало между стеной зернохранилища и высоким дувалом. А в ворота все перли и перли подкрепления, рвалась кавалерия, наступала пехота.

И тут-то по «пробке», по орущим и ржущим, ударили катафрактарии. Удар был страшен – контосы пробивали конно-людскую толчею, просаживая насквозь двух лошадей впритык. Визг раненых животных взвился над крышами. Хруст изломанных костей, треск располовиненных копий, грюканье щитов и мечей, вопли раненых, стоны умирающих, топот, жаркое топтание – все слилось в адский шум, извергшийся к небесам.

– Сюда! – проорал, надсаживаясь, Гефестай и показал мечом, куда, – в глубокую нишу-айван, устроенную в стене. – Не разбредаться!

Лобанов слез с коня, поняв, что в уличных боях эта скотинка бесполезна.

– Что делать будем?! – прокричал он.

– Защищаться! – ответил сын Ярная. – Задницы спасать! Толку с этих «неранимых»! Щас легионеры вдарят, и капец драгонам! Плавали – знаем!

И римляне «вдарили». Их поналезло великое множество – наступали целые кентурии, с гиканьем скача через дувал, спрыгивая с крыш. Катафрактарии топтались посреди улицы, за баррикадой из тел животных, насаженных на копья, и тянули из ножен длинные мечи. А римляне не кидались в драку. Они выхватывали кинжалы-пугио, ныряли под попоны огромных коней и вспарывали вислые чрева. И выныривали, отфыркиваясь и отплевываясь после кровавого душа. Кони валились, падали драгоны и барахтались на земле, как жуки, не имея сил встать, – так тянула к земле их броня.