Убить зону - Владислав Выставной

Если идти отсюда к Болоту по прямой, никак не миновать северных окраин Свалки — мест где вполне можно повстречаться с бандитами. Брать южнее и переть через Свалку — еще глупее, можно нарваться на что-нибудь пострашнее бандитов. Если взять севернее, выйдешь к окраинам Мертвого города. Один вопрос — зачем?

Так и решили — идти по прямой. Тело тащили по двое, часто сменяясь и останавливаясь на привалы. Уже наступили сумерки, когда показалась дальняя окраина Свалки.

— Все, — сказал Бука. — Привал.

Маус по привычке осмотрел местность и выбрал позицию, удобную и для отдыха и, в случае чего, для стрельбы. Отдыхать рядом с мертвецом не слишком-то хотелось, но выбора не было: с Букой не хотелось спорить.

Все чувствовали себя совершенно разбитыми, и не только физически. Было прохладно и сыро, ночь предстояла не самая приятная, и оставалось надеяться, что маленький лагерь не посетит какая-нибудь скитающаяся по Зоне нечисть. Говорить не хотелось, все молчали, и каждый думал о своем. Кроме Буки: тот вырубился сразу, и это немного успокаивало: все-таки что-то человеческое в нем еще оставалось.

Антонов неподвижно смотрел на небо. Ему еще не приходилось смотреть в ночное небо внутри Периметра. И хотя астрономию он знал посредственно, но как специалист по Зоне был все же знаком с некоторыми астрономическими аномалиями. Но представшее сейчас зрелище стоило сотен сухих статей из специализированных научных журналов: в черном небе зависло сейчас сразу две луны, расположившихся не слишком далеко одна от другой. И это не был простой оптический эффект: даже невооруженным глазом было заметно, что рисунок кратеров и лунных морей разнится на двух дисках. Один был привычный, знакомый с детства. Другой тоже был знаком — еще по учебнику астрономии: это был вид обратной стороны луны. Причем оба диска находились в стадии полнолуния, и диск обратной стороны был едва ли не в два раза крупнее привычного ночного светила.

Но ученый думал не об этих небесных чудесах. Он думал о Буке. Именно он представлялся ему теперь главной загадкой, главной аномалией Зоны. И даже его невероятный проект расправы с Зоной путем перемещения во времени не казался невероятнее самого Буки. Потому что сама эта идея была лишь частью того образа, что рисовался сейчас в голове физиолога. Он не врал в разговоре со сталкером: он был готов на многое, лишь бы заполучить этого парня для более серьезных исследований. И в связи с этим в голову пришла простая, но довольно запоздалая мысль: он должен благодарить судьбу, давшую повод подольше находиться рядом с этим невероятным экземпляром. Не надо психовать и сетовать на судьбу: надо смотреть, запоминать, анализировать и делать выводы. Да, именно, — делать выводы…

Маус тоже думал о сегодняшнем откровении Буки. Правда, совсем в другом ракурсе. Его разрывали внутренние противоречия: нормальный человек боролся в нем со сталкером — ведь никому ж не придет в голову называть сталкера «нормальным». И сейчас две эти части натуры грызлись, как сварливые, ненавидящие друг друга супруги. Нормальный человек был бы рад стереть с лица Земли эту гнойную язву, эту заразу, распространяющую по планете свои миазмы в виде сомнительных артефактов и грозящую в итоге весь мир превратить в одну сплошную Зону.

Сталкер же в нем угрюмо огрызался: а подумал ли «нормальный человек», сколько народу успело положить свои жизни на кровавый алтарь Зоны? Сколько военных, ученых, рядовых сталкеров сгинули, пытаясь разобраться в ее бесчисленных загадках — толкая при этом вперед всю земную науку и технику, работая, в конечном итоге, на благо этого самого «обычного человека»? Что будет, если просто, как этого хочет Бука, отмотать назад пленку — и стереть то, что было? Будет ли это правильно? Да какого черта — никогда и никому не стереть то, что видели его глаза: как человек заживо растворяется в шипящей «газировке», как лучший друг сгорает без остатка в «жарке», как превращаются в фарш тела, пропущенные через притаившиеся на дороге «мясорубку» или «изнанку»?! Как можно стереть эту боль, эту кровь, эти отчаянные крики о помощи?! Сталкер в душе оставался злым и непримиримым оппонентом и показывал «нормальному» вполне конкретный «фак»…

Неизвестно, о чем думал все это время Петля. Но лицо его выглядело напряженным, в нем тоже боролись какие-то противоречивые чувства. Когда уставший Маус объявил, что пришло его время караулить, Петля дождался, пока сталкер уснет, нацепил выданный на время дежурства прибор ночного видения, подхватил автомат — и быстро нырнул в темноту.

Бука резко открыл глаза. Светало. Странно: его так и не разбудили, когда пришло время сменять ночного дежурного. И еще — куда-то делся Петля. Впрочем, последний объявился довольно скоро: он вышел из-за куста, зевая и застегивая камуфляжные штаны.

— Зря ты на незнакомый куст брызгаешь, — сонно проговорил Маус — его тоже разбудил рассвет. — Занятно будет, если, сходив по-маленькому, ты разбудишь какую-нибудь аномалию. Лучше это делать в сторону открытого пространства.

— Привычка, — пробормотал Петля. — Не могу я в сторону открытого пространства — не получается.

— Так, давайте жрать — и в дорогу, — сказал сталкер, доставая из сидора оставшиеся сухпайки. — А то наш покойник скоро разлагаться начнет, а я такое тащить не подписывался.

Проснулся Антонов, и некоторое время приходил в себя, оглядываясь, осторожно ощупывая покрытое щетиной лицо, будто пытался сориентироваться во времени и пространстве. В Зоне это бывает: иногда такое приснится, что хоть стой, хоть падай. Со стороны Петли раздался удушливый кашель: он попытался закурить — и аж посинел, задыхаясь и отплевываясь:

— Тьфу, мерзость… И как это я вчера курил?

— Надо же, прошла привычка… — с интересом сказал Маус. — А ну, дай-ка сюда…

Взял у Петли пачку, закурил — просто с невероятным наслаждением. Настроение резко улучшилось, даже ощущение бодрости появилось. Вот это номер! Создавалось ощущение, что они с Петлей на пару дней попросту обменялись этой вредной привычкой. Ребятам рассказать — не поверят.

— Слушайте, а мой знакомый-то — ничего пока выглядит, — разглядывая лежащего в сторонке мертвеца, сказал Антонов.

— Так, попрошу без некрофилии, — немедленно среагировал Маус. Он снова затянулся. Определенно — никотиновое голодание и его компенсация добавляет в жизнь определенную долю удовольствия. Что бы там ни говорили истовые борцы с курением.

— Я серьезно, — отозвался ученый. — Он, конечно, мертвый, но следов разложения нет, как будто его законсервировали.

— А вот это очень даже может быть, — Маус покачал перед собой зажатой между пальцами сигаретой. — Его же плоть кусала? Кусала. У них в слюне вроде как естественный консервант. Так они запасы на черный день делают. Однажды я сам наткнулся на логово плоти. Это, скажу я вам, было что-то — как в музее восковых фигур. Только лица выразительнее — даже в кино такого не увидишь.

Маус замолчал, затягиваясь. Выпустил дым, следя за тем, как серые струйки закручиваются в спираль и уносятся куда-то в сторону: похоже, неподалеку притаилась комариная плешь.