Тогда, сейчас и кот Сережа - Татьяна Догилева

Но у кота Ивана не было зова природы, у него был зов нас извести, и он знал, как это сделать. Он прудил всегда и везде: на Катины тетради и учебники, на все вещи, не убранные в шкаф, просто на пол, на обувь. Но самым большим его удовольствием было подловить момент, когда няня выгладит свежее белье и сложит его в стопку. Конечно, забирался на эту стопку и делал свое черное дело. Мы все воняли кошачьей мочой. Мы даже и привыкли к этому запаху, мы его даже и не чувствовали уже. И только по странным взглядам людей, с которыми общались, и по их аккуратным вопросам: «У вас кошечка, наверное, в доме?» понимали, что дела наши нехороши. А что делать? Мы, типа, в ответе за тех, кого приручили… Полная безнадега.

А моя пожилая мама к тому времени осталась одна (она жила отдельно от нас, в своей квартире), и мы ей иногда подкидывали кота, ну, когда отправлялись попутешествовать. Он тогда еще нормальный был. И, став совсем одинокой, стала она просить не забирать у нее Ванечку, когда мы возвращались из поездок по теплым странам. Но и мы к серому Ваньке как-то привыкли и тоже не представляли, что вот так отдадим маме кота. Я повторяю, он еще тогда нормальным был и справлял свои нужды только в лоток, это он нас потом возненавидел.

И вот наша добрая няня раздобыла котенка и поселила его у моей мамы. У мамы моей уже начиналась болезнь Альцгеймера, и она запросто приняла трехцветную кошечку за серошерстного Ваню. Так и стали звать кошку Ваней. Мы же, женская часть обитателей нашей квартиры, долго терпели выходки возненавидевшего нас Иван-кота, не помнившего добра. Вся квартира была уставлена лотками с самыми разнообразными наполнителями, но он игнорировал все эти приспособления и все равно выбирал самые необходимые вещи и документы, делал на них свое подлое дело, а потом еще и смотрел на нас: что, получили? Я пришла к выводу, что он не хочет у нас жить, и отвезла его к маме на квартиру, пусть, думаю, будет два Вани у моей мамы, может, ей наш кот вредить не станет. Но кот оттуда исчез. Не знаю куда. Мама осталась с кошкой Ваней, а мы еще долго попахивали.

Но шло время, и мы проветрились. И я поняла, какое это счастье – спать на свежем белье и не бояться оставить дорогую кофточку на стуле. Вообще жизнь без животных вдруг показалась мне невероятно комфортной. Опять же шерсть не летает по квартире, обои никто не дерет, диваны (хотя они уже и так все в нитках до пола) и много других радостей. Так и жили мы «безлошадными», и даже Катя не требовала себе никого завести.

Но умерла моя мама. А кошка Ваня осталась. Куда ее? В дом я категорически брать ее не хотела, и няня предложила отвезти животное в деревню к родственникам, на том и порешили. И только на время приютили осиротевшее животное у себя, до отъезда в сельскую местность на постоянное место жительства. Кошка, бедная, не поняла, что случилось, почему так поменялась ее жизнь, где ее любимая хозяйка и почему нельзя есть из одной тарелки с этими людьми? Почему нельзя их будить в 4 утра, если ей хочется приласкаться, и почему нельзя ходить по лицам этих странных женщин? (Повторю, что у мамы была болезнь Альцгеймера, когда человек живет в каком-то своем мире.) В общем, кошка Ваня устроила нам веселую жизнь. Однако Катя вдруг решительно встала на защиту бедного животного. Но и я была тверда. «Как же я буду без питомицы?» – вопрошала меня дочь. «А вот так и будешь», – ответ мой был жесток и категоричен. Катя делала грустные глаза и гладила кошку.

Тут я стала объяснять дочери, что кошке в деревне будет намного лучше, она будет занята делом – ловлей мышей, это ее прямое предназначение, она будет свободно гулять, где пожелает, а тут она сидит взаперти и это жестоко. Мы ее делаем несчастливой. И мы не имеем на это права. Там я еще долго рассказывала, как великолепно будет кошке Ване, когда она заживет деревенской жизнью. Дочь вздохнула, сгребла Ваню в охапку и запричитала: «Ну вот, Ванечка, увезут тебя скоро в какую-то деревню, будешь ты там ходить блохастая, голодная, с разорванным ухом, с грязной шерстью клоками, будут тебя обижать другие злые коты… И все это мама почему-то называет счастьем…» Я расхохоталась, и кошка осталась у нас. Только решили ее переназвать: новая жизнь, новые хозяева, новое имя. Катя назвала ее Кирой, в честь Киры Найтли, тогда всем подросткам «Пираты Карибского моря» головы кружили.

Вот и сейчас Кира лежит на дальнем краю постели. Она приняла свою участь новую, но не полюбила нас. Просто живет с нами. Мол, такая у меня судьба, что ж, бывает и хуже. Вот уж правда сама по себе: ласки не просит, требует только еды в положенный час и кричит, когда ее одолевает сексуальное влечение. У нас это называется «секс-минутка». Длятся эти минутки неделями, не зависят от весны или лета, и перерывы между ними совсем небольшие. Но мы уже как-то смирились. Привозили ей и кота. Но кот был изгнан и покусан Кирой. Вот и пойми ее! Мы уже и не пытаемся. Вон лежит, и ладно. Ведь мамина кошка. Мама ее очень любила, а кошка любила мою маму. Вот и пусть у нас доживает (хотя мы понятия не имеем, сколько ей лет), мы ее не обижаем, а она нам не досаждает. Хотя кто такие «мы»? Катя-то уехала на учебу и только по скайпу иногда просит: «Покажи кошку». Только ведь с Кирой не договоришься, она будет там находиться, где ей захочется в данный момент, и ни на какие призывы даже и ухом не поведет, всегда и во всем сама по себе… Я бы так не смогла.

Собака, которая, как известно, лучший друг человека, появилась у нас тоже как-то случайно. В мыслях ни у кого не было заводить собаку, наша неполная семья все больше по кошачьим: с ними гулять не надо. А случилось это, когда Катя уже стала трудным подростком и в доме проживала доставшаяся нам от моей мамы кошка Кира. Мы с Катей тогда часто ссорились, иногда просто очень сильно ссорились. Не было никакого понимания, были скандалы и взаимные обвинения, был просто ад кромешный временами, чего врать-то? И вот после одной очередной, но особо бурной ссоры я сказала, чтобы дочь отправлялась жить к своему отцу. Сил моих больше не было.

Мой бывший муж, с которым мы поддерживали очень тесные отношения (он принимал самое активное участие в воспитании Кати), был изумлен, когда дочь появилась в его квартире с намерением жить там постоянно. Он позвонил мне, требуя объяснений. Он их получил. Я сказала, что полностью разочарована в своей педагогической доктрине, признаю, что я проиграла битву за воспитание дочери, что просто умру, если так будет продолжаться дальше (что было чистой правдой), и теперь мы будем жить как в Америке. У Кати два родителя, оба несут ответственность за нее, вот и будет она жить по очереди то у папы, то у мамы. Отец ребенка был ошарашен. Но надо признать, что он частенько бывал ошарашен моими спонтанными решениями и поступками и от ошарашенностей этих быстро восстанавливался.

Прожила Катя у отца всего два дня. Но уже эти два дня я была практически счастлива. Перестала плакать, стала улыбаться и дышать легко и свободно, не ожидая никаких ужасов в ближайший период времени. Но передышка была недолгой. Иду я вся из себя такая легкая от того, что переложила ответственность за дочь на Михаила, и жизнь мне кажется вполне сносной штукой, хотя иду я на встречу с врачом-стоматологом, но все равно планы на ближайшее будущее у меня впереди радужные… Вдруг звонок по мобильному, и папаша наш сообщает, что Катя заболела и лечить ее в условиях его двухкомнатной квартиры просто невозможно. Крах! Настроение мое сразу превращается в панику, и какая-то черная туча застилает мне голубое до этого момента небо. Мне трудно дышать становится и перестает хотеться жить. А потому что страх. Страх почти ненависти между мной и моей дочерью, которую я безумно люблю. И полное понимание, что так жить нельзя, и полное непонимание, как с этой ситуацией бороться. И тоска, тоска, тоска… И весь мой организм вдруг восстал против этой тоски, против этой черной тучи, которая закрыла мне небо!