Древние боги славян - Станислав Ермаков

Несмотря на явную «черноту», Велес, равно как Один, Меркурий и Гермес, — бог наук, мудрости, а кроме того, и красноречия. В «Слове о полку Игореве»: «Чи ли воспети было, вещий Бояне, Велесовь внуче…» Таким образом, Боян — наследник и последователь Велеса в его искусстве вещать, пророчествовать, творить.

Н. М. Карамзин пересказывает «для любопытных» «басни», в одной из которых написано: «Словено-Русские князья, обрадованные такою грамотою (от Александра Македонского), повесили оную в своём капище с правой стороны идола Велеса… Чрез несколько времени восстали от их рода два князя Лях (Мамох, Лалох) и Лахерн, воевали землю Греческую и ходили под самый царствующий град: там, близ моря, положил свою голову Князь Лахерн (где создан был после монастырь Влахернский…)».

Скорее всего, он заимствовал эти сведения из «Древней Российской Вивлиофики» под редакцией Н. И. Новикова (Новиков, 1773–1790), либо, что вернее, из «Новгородского Хронографа» (1680), опиравшегося на произведения ещё более ранние (Сказания Новгорода, 2004, с. 47–61):

«…Сии ж князи словено-рустии, иж таковыя высокия чести сподобишася от всего державнаго того самодержца (т. е. А. Македонского. — Авт.) прияти и сию пречестнейшую епистолию почитаху вельми и обесиша ю в божницы своей по правую страну идола Велеса и честно покланяхуся ей, и праздник честен творяху в началный день примоса месяца…» («Сказание о Словене и Русе и городе Словенске» из «Новгородского Хронографа»).

Указывая на поэтическую функцию Велеса и данные этимологии, В. Н. Топоров высказал оригинальную гипотезу о «…*veleti как обозначение особого типа речевой деятельности при др. — ирл. file „поэт“ *uel-, особенно при учете мотива прижизненного нисхождения поэта (филида) в царство смерти» (Славянские древности, т. I, с. 210–211). Заметим, кстати, что и Боян растекается «мыслею», скорее всего, именно по Мировому древу, соединяющему все миры, в том числе Нижний. Есть любопытное предположение о том, что в данном фрагменте «Слова…» имеется в виду не «мысль», а «белка» (диал. уст. «мышь»). Если так, то тем более очевидна связь образов Велеса и Гермеса — вестника богов (ср. упомянутую белку Рататоск (Грызозуб), что переносит сплетни «от ящера» у корней Иггдрасиля к орлу на его ветвях и обратно).

Как уже отмечалось, чехи и после принятия христианства помнили Велеса как одного из самых могущественных «демонов» и приносили в жертву ему чёрных кур и голубей (Ирасек, 1952, с. 15).

В «Слове святого Григория» сказано о поклонении славян «скотноу богоу и попутникоу и лесну богу», т. е., вероятно, Велесу — богу скотьему, покровителю путешественников, богу лесов. Стоит отметить, что эпитет «скотий» означает ещё и «дикий». «Волохатость» (волосатость) Велеса восходит к представлениям древнейшей охотничьей магии, оборотничеству, символизируя власть над Дикой Природой. С этой точки зрения нескошенная пшеница (так называемая «Николина» или «Велесова бородка»), которую оставляли на поле ещё в первой четверти XX в., есть не что иное, как языческая треба Велесу, который со стороны Леса пасёт/оберегает стада. Это треба лесному хозяину — медведю — лишь бы скот не воровал сам, а пас бы, пребывая, как и долженствует Трикстеру, на границе между Космосом и Хаосом, охраняя имущество людей от чуждого Леса (волков этого леса?). В этом смысле любопытная скандинавская параллель: как сообщает Я. Гримм в «Германской мифологии», и в христианские времена жнецы, обращаясь к О дину с мольбой о хорошей жатве, становились вокруг посвящённого ему участка, закручивали колосистый хлеб, орошали его пивом и потом, скинув шляпы и приподнявши вверх серпы, трижды возглашали громким голосом: «Воден, прими своему коню корм».

Об «особости» Велеса свидетельствует отсутствие его столпа в пантеоне князя Владимира. Столп в Киеве был, но наособь — не на холме, а на Подоле. Между тем и разделываются с Велесом, отправляя чура в загробный мир по реке, т. е. не уродуют, но хоронят старого Бога: «А сам (князь Владимир. — Авт.) в Киев вшед, повеле испроврещи и избита кумиры, овыи иссещи, а иныя ижжещи; а Волоса идола, егоже именоваху скотья бога, веле в Почайну реку въврещи…» (Иаков-мних, цит. по: Макарий (Булгаков), с. 530–533).

Впрочем, в Ростове много позже каменный кумир Велесу рушат. В житии Авраамия Ростовского сказано: «Чудский конец поклонялся идолу каменну, Велесу». К Велесу приравнен бес, владеющий знанием о спрятанных кладах. И Авраамий, уничтоживший «идолу камену» Волоса в Ростове, «едва не стал жертвой беса», преобразившегося в свою противоположность — «в образ воина, который возвел на него навет „царю“ Владимиру». Бес «обвинил Авраамия в том, что тот занимается волхвованием, что он утаил от князя найденный им в земле медный котёл с деньгами». Поступок вполне в духе этого бога.

В «Сказании о построении града Ярославля» — источнике XVIII в., восходящем к древней записи, «которая хотя и подновлялась позднее, но, тем не менее, в достаточной степени отразила истинный ход событий», прямо говорится, что прежде скоморохов именно волхвы были непосредственными жрецами «скотьего бога»: «Сему же многокозненному идолу и керметь (капище) створена бысть и волхов вдан, а сей неугасимый огнь Волосу держа и жертвенная ему кури». Жрец гадал по дыму костра, и если гадал плохо, а огонь угасал, его казнили. «И люди эти клятвою у Волоса обещали князю жить в согласии и оброки давать ему, но только не хотели креститься… При засухе язычники молили слезно своего Волоса, чтобы низвел дождь на землю… На месте, где некогда стоял Волос, тут и дудки, и гусли, и пение, раздававшееся много раз, и плясание некое было видимо. Скот же когда на этом месте ходил, необычной худобе и недугу подвергался… Говорили, что вся эта напасть была гневом Волоса, что он превратился в злого духа, дабы сокрушить людей, как сокрушили его и керметь» (Краеведческие записки, 1962, с. 90–93).

Велес — бог-оборотень, хозяин магии и сокровенного, властитель перекрёстков, навий бог (Гаврилов, Наговицын, 2002, с. 234–324). С большой долей вероятности можно считать, что Велес — водчий и пастырь мёртвых, как его балтские «родичи» и святой Николай. Сам святой Николай, очевидно, заменил Велеса в период двоеверия (Там же, с. 275–279).

«Бежит река огненная, чрез огненну реку калиновый мост, по тому калинову мосту идёт стар матёр человек; несет в руках золотое блюдечко, серебряно перышко… сбавляет с раба божьего семьдесят болезней» (Там же, с. 295).

И идёт он с той стороны по Калинову мосту, из Иного мира, через реку смердящую (мёртвую) — Смородину. Навий властитель идёт или, по меньшей мере, проводник в Мир Иной (См.: Гаврилов, Ермаков, 2008)!

Река у индоевропейцев вообще, в том числе и у русских, «осмысляется как граница между мирами, как путь в иной мир. Вот почему некогда, в соответствии с древним похоронным обрядом, покойника пускали по воде. Память об этом способе погребения сохранилась в слове „навь“, „навье“ — мертвец, которое является однокоренным с navis (лат.), что значит корабль. Не случайно у многих народов, в том числе у славянских, существовал обычай захоронения в ладье, что обеспечивало покойному возможность благополучно перебраться в иной мир, находящийся за водной преградой…» (Криничная, 2001, с. 420–427). Тот же автор отмечает, что в русском фольклоре «…леший, переправляя похищенных (им) с одного берега на другой, как бы уподобляется Харону, перевозящему мёртвых по водам подземных рек… Леший обладает даром предсказания будущего… Кроме того, леший уносит душу человека после его смерти, если тот оказывал ему услуги при жизни». Кстати, о том, что мифический похититель (леший) является из потустороннего мира, косвенным образом свидетельствует устойчивое выражение «Иди ты к лешему!». Лес тоже издревле осмысляется как потусторонний мир, обиталище мёртвых. Такие свидетельства и размышления прочно увязывают образ древнего бога Велеса с представлениями о лешем, бытующими в России и ныне.