Как женить слона - Татьяна Веденская

– Я убегу из дома, – в слепой ярости заявила она.

– Что-о? – чуть не задохнулся Григорий. Тут я вдруг поняла – все, ситуация критическая. Еще немного, и мужа хватит удар. Такого багрового цвета лица я не видела у него лет десять, с тех пор, как он однажды уснул под деревцем в Карелии, а оно возьми да и выйди из тени. Муж тогда пролежал на солнышке часов пять, а затем, сутками позже, его лицо стало примерно такого же оттенка, как сейчас. После Гриша полинял, сбросил старую кожу, как змей. Мы его все дразнили коброй Сталлоне.

Я вылетела из комнаты, добралась до ванной и быстро, насколько это было возможно, набрала в кувшин ледяной воды. Я вернулась обратно и точным, хорошо рассчитанным движением руки выплеснула весь кувшин на Гришино лицо. Ледяная вода соприкоснулась с разгоряченной кожей, потекла по плечам, заползла под рубашку. Гриша замер, словно впал в ступор. Он уставился на меня в немом изумлении, а я, пока он еще не вышел из короткого шока, рявкнула так громко, как смогла:

– Дай девочке сказать, что случилось!

Дальше воцарилась тишина, какая бывает, когда попадаешь в сердце урагана, в его воронку. Варя с изумлением смотрела на промокшего насквозь отца, на меня, на ошалевшую бабушку. Гриша задыхался, как рыба, выброшенная из привычной среды. Я замерла, ожидая последствий, когда-то, между прочим, предсказанных индейцами майя.

Апокалипсис.

Но вдруг неожиданно Гришка опустил плечи, а затем и весь целиком осел на предусмотрительно подставленный мною стульчик. Он устало посмотрел по сторонам и, видимо, осознал, что все присутствующие тут зашли как-то слишком далеко. Если ребенок уже грозится, что уйдет из дома, нужно что-то менять. Наша сероглазая Варечка нас боялась.

– А она уже все сказала, – пробормотал Гриша, и в голосе его звучала горечь.

– Да, я сказала тебе! Никто меня не бил, – с вызовом ответила Варя, но я с радостью отметила, что громкость и у нее упала. Голос, кстати, охрип. Интересно, сколько они тут уже ругаются?

– Я видел в своей жизни следы от ударов кулаком. И это именно он, – парировал Гриша.

– Ты видел? – и Варя расхохоталась. – Ты все всегда знаешь, да?

– Если тебя никто не бил, тогда откуда у тебя такой синяк? – спросила я. – Ведь ты же понимаешь, мы не можем пройти мимо такого спокойно.

– Конечно! – кивнула Варя. – И директор школы не может пройти тоже. Но прошел. Сказал, что я сама виновата.

– Она пытается меня уверить, что их физрук сознательно нанес ей удар мячом в лицо, – пробормотал Гриша и махнул рукой. – Это – не удар мячом. Это работа ее рыжего малолетнего козла.

– Кри-ми-на-лист долбаный! – продекламировала совершенно неуважительно Варя. Гриша снова поднял голову.

– Не смей так со мной разговаривать! – завел свою пластинку муж. Интересно, что он может разговаривать с кем хочет и каким хочет тоном. Я подоспела и ответила ему первой, опередив очередную грубость Вари на секунду.

– Это легко проверить, – заявила я сладким тоном. – У меня есть телефон как классной руководительницы, так и директора.

– Что ж, разумно, – согласился Гриша, победно глядя на Варвару. Забавно, что в ее глазах горели те же победные огни.

Через минуту все выяснилось.

Марина Ивановна извинялась как сумасшедшая. Она пыталась позвонить, но у меня телефон отключен, а звонить отцу, понятное дело, не осмелилась. Физрук, конечно, не прав. Но все обошлось. Была оказана медицинская помощь. Выговор объявлен. Путь Варя посидит дома до конца недели, не переживайте. Пусть выздоравливает. Бедный ребенок.

– Ну? – вытаращилась на Гришу дочь.

– Ну, что? – развел руками Григорий. – Ну, извини.

– Извини? – теперь уже пришел черед Вари бесноваться и негодовать. – Ты мне не веришь, считаешь меня сумасшедшей, думаешь, я позволю с собой вот так обращаться! – Варя ткнула в синяк.

– Я не прав, – пробубнил Гриша, и, поверьте мне, для него даже просто сказать это – уже победа.

– Ты чуть не сломал мне телефон. Ты пытался взломать его и влезть в мою личную жизнь! – Варя шла до конца.

– Доченька, ты пойми…

– Нет, это ты пойми, – взмахнула руками она. – Мой парень бы никогда такого не сделал.

– Ох, я не могу этого слышать, – простонал Григорий. – Ну, какой, к черту, парень. Что ты нашла в этом рыжем хмыре?

– Да пойми ты, я уже не ребенок и могу за себя постоять.

– Да нет же, ты ребенок. Мой ребенок! – покачал головой уже успокоившийся немного муж. Его цвет лица, слава богу, приходил в норму.

– Пап, ты должен мне верить, – Варя посмотрела на него своими честными серыми глазами. – Если мне понадобится твоя помощь, я к тебе сама приду и скажу.

– Правда? Обещаешь? – переспросил Григорий, и в глазах его появилась надежда. Он посидел еще немного, растерянный и ошеломленный произошедшим. Муж напряженно двигал скулами, и я могла бы поклясться, что знаю, о чем он думает. Он прикидывал, должен ли, как хороший отец, защищающий свое дитя, пойти и поколотить этого самого физрука. Чтоб знал.

А я вдруг подумала о том, что хотя теперь и выяснилось, что Дима Грачев не наносил никаких физических увечий нашей своенравной дочери, один маленький вопрос все равно остается неотвеченным. Что он сделал, что моя Варя плакала из-за него ночью? Пусть она пытается убедить меня, что ничего не произошло, я знаю – это не так. Сегодня Гриша был готов убить всех вокруг, даже не удосужившись разобраться в том, что случилось. Что будет с ним завтра, когда Гриша узнает, что рыжий черт разбил сердце дочке? А ведь парень сделает это, верно? Разобьет ей сердце, или она – ему. Это неизбежно. Нормальный ход событий, когда речь идет о первой любви. Плакать ночью, расставаться, думать, что это конец света. Убедиться в том, что это не так. А пока Варя будет залечивать душевную рану, наш домашний Халк разнесет вдребезги целые Химки.

Время перескакивает из точки «А» в точку «Б» неравномерными прыжками, как будто перепрыгивает через лужи разной величины и объема, коих полным-полно на дорогах Химок в конце апреля. Запутавшись в паутине бытовых проблем, я не успеваю замечать, что время идет вперед. Иногда стою у окна нашей спальни и смотрю на мокрые полосы, оставленные шинами автомобилей на изрытой ямами дороге. Снега больше нет, но цветные картинки еще только зарождаются в голове художника. Из черно-белого мир превратился в черно-серый.

Раннее утро. Машины стартуют с парковки и оставляют позади себя все новые и новые узоры на дороге. Мне кажется, что время – это черно-белое артхаусное кино, и кто-то снимает весь мир ускоренной съемкой с одной точки, чтобы увидеть, как все растет и меняется за считаные доли секунды. Весь мир пляшет под дудку невидимого режиссера.

Наша квартира еще спит. Бабушка раскатисто храпит на кухне, Варя спит тихо, неслышно, и никакой храп ее не будит. Один раз мне довелось наблюдать поединок ее с будильником в телефоне, и должна сказать, что победила «Варвара-краса, длинная коса». Она спала, а будильник звонил, аж разрывался от напряжения, пытаясь добудиться до моей деточки.