Весы правосудия - Виталий Держапольский

Горчевский затравленно огляделся, встряхивая обожженными руками. На покрасневших кончиках пальцев вздувались волдыри. Этот удар тоже дался ему не просто так.

— Мразь… шелупонь… — с придыханием твердил он. — Раздавлю!

— Да успокойся ты, дятел! — Меня тоже начало потряхивать — нервишки-то не железные. А от этого невменяемого можно было ожидать чего угодно. Ему явно наплевать на всех нас вместе взятых. Вон, как рожу перекосило! — Зубами потише скрипи, а до десен их сотрешь! Че так напрягся? Мы ж полюбовно все решить хотели…

— Вот и решайте! — взвизгнул Горчевский.

Он резко вскочил на ноги, потрясая кулаками. Вдруг декан неожиданно покачнулся, глаза его закатились, а лицо побледнело. Несколько секунд он пытался удержаться на ногах, цепляясь ослабевшими пальцами за гладкую поверхность стола, а затем кулем рухнул на пол.

— Ну вот, удар хватил! — Констатировал я, не испытывая к Горчевскому ни малейшего сожаления. — Дергаться нужно было меньше! Может, скорую ему вызвать?

— Не нужно, — произнес Ашур Соломонович. — Это не удар!

— А что же… — Я не договорил, потому что воочию увидел последствия плохого самочувствия Горчевского. Незыблемый на первый взгляд мир вокруг нас начал стремительно меняться: небольшой кабинет декана скачком увеличился в размерах; кресло во главе стола, возле которого лежал Горчевский, на глазах изумленных контрразведчиков превратилось в настоящее произведение искусства — золотой трон, украшенный драгоценными камнями. Стены кабинета, обшитые пластиковыми панелями под дерево, трансформировались в массивные каменные блоки. Покрытый линолеумом пол заблестел отшлифованным до зеркального блеска мрамором, и из него, словно грибы после дождя, полезли резные колонны. Под золотым троном пол вздыбился горбом, образуя пьедестал со ступенями.

— Елы-палы! — воскликнул я. — Кем он себя возомнил на этот раз? Ну, сейчас я ему покажу! — Я сосредоточился. Черт! Ничего не вышло — реальность менялась по плану Великого Магистра. Изменения коснулись не только окружающего интерьера: одежда моей "силовой поддержки" тоже менялась на глазах. Изменения не затронули лишь меня и Ашура Соломоновича. Поведение моих друзей-контрразведчиков тоже изменилось: они неподвижно застыли, кто где стоял, их взгляды становились бессмысленно пустыми. Они — часть мира, и изменялись вместе с ним.

— Все ко мне, срочно! — истошно заорал я, надеясь, что в головах моих соратников осталось еще какое-то подобие разума. Через секунду они могут попросту меня не вспомнить. А то еще и прибьют… Неизвестно, что там поменял у них в головах Горчевский. Генерал, Слава и Сергей Валентинович кинулись ко мне, видимо они еще что-то помнили и соображали. Я коснулся их по очереди, удовлетворенно наблюдая, как они вновь оживают, выходя из-под действия изменений окружающей реальности.

— Владимир Николаевич, вы в норме? — спросил я генерала.

— Да, Сережа, спасибо! — мотая головой, ответил Кузнецов. — Еще секунда… Тебе бы пришлось несладко!

— Я это понял! — произнес я, улыбнувшись. — Но второй раз этот прикол у Горчевского не получился.

— Зато получилось кое-что другое! — невозмутимо заметил Ашур Соломонович. — Таких глобальных и резких изменений инварианта я не помню. Он полностью выложился! — Азиат указал на неподвижное тело Великого Магистра.

— Я ничего не могу изменить, — признался я товарищам по несчастью. — Даже остановить эту волну не могу… Не знаю, почему?

— Я тебе ничем помочь не могу, — развел руками Ашур Соломонович. — Это только твое право… Ну и его тоже! — указал он на Магистра, из уголка рта которого на мраморный пол начала капать кровавая пена.

— Собери волю в кулак! — посоветовал генерал.

— Только не переусердствуй! — напомнил Асур. — Мир на грани… Если маятник раскачается еще сильнее, его уже никто не сможет остановить. Разве что сам Создатель. Но он предпочитает не вмешиваться…

— Вот дерьмо! — выругался я, безрезультатно пытаясь остановить волну изменений, вызванную Горчевским. Как лбом об стену — "фиг вам", как говаривал Шарик из Простоквашино. Не зная, что предпринять, я изо всех сил потянулся к перстню, в жалкой попытке хотя бы установить его местоположение. К моему изумлению артефакт отозвался на мой зов. Через секунду, пробив стекло большого стрельчатого окна, перстень влетел в тронный зал созданный волей Великого Магистра. Но в мои руки перстень не дался, он завис в воздухе на равном расстоянии между мной и лежащим деканом. Горчевский забился в судорогах, как умалишенный, а затем очнулся.

— Мое! — заревел он, протягивая руки к артефакту. Ну, прямо Горлум из "Властелина колец" и "его прелесть"! Я в свою очередь тоже мысленно позвал артефакт к себе. Иди же ко мне, иди! Мне нужно остановить все это! Кольцо завибрировало и вдруг засверкало, словно маленькое солнце. В темечке заломило, словно кто-то основатель влупил мне по черепушке большим кузнечным молотом.

— Сергей, перестань! — закричал Ашур Соломонович, но было уже поздно. Артефакт под грузом разрывающих его противоречивых желаний взорвался и разлетелся мириадами искр. Меня с силой впечатало в стену, но краем глаза я успел заметить, как стремительно изменился облик Ашура Соломоновича — его кожа покраснела и пошла чешуей. Надбровные дуги ороговели, выдались вперед и покрылись шипами. Череп облысел и покрылся безобразными костяными наростами. Нос удлинился, заострился, из широких вывернутых ноздрей вылезла жесткая щетина. А зубы! Мама дорогая, прямо кабаньи клыки в пол ладони!

— Я СВОБОДЕН! — громыхнул бывший азиат, взмахивая кожистыми крыльями, прорвавшими ткань костюма. — Я СВОБОДЕН! СВОБОДЕН!!!

— Если б я имел коня — это был бы номер! Если б конь имел меня — я б, наверно, помер, — почему-то билась в моей голове эта дурацкая присказка. — Похоже, что конь меня все-таки поимел, — подумал я, и провалился в темноту.

* * *

Очнулся я в каком-то сыром и мрачном каземате, лежа на жестком топчане, набитом чем-то колючим. Ныла каждая косточка — не каждый же день просыпаюсь на такой кроватке! К хорошему быстро привыкаешь, а вот отвыкнуть… Ноги застыли от промозглой сырости подземелья — по всей видимости, я босиком, нет даже носков. Я пошевелил замершими пальцами: точно босой! Помимо напрягающего меня холода в этой дыре чем-то жутко воняло. Такое ощущение, что разлагающейся старой мочой.

— Черт возьми, где я?

Никто не потрудился ответить на мой вопрос. Я поднялся на локтях и огляделся. Обстоятельства, которых я не знал, забросили меня в какую-то мерзкую тюремную камеру. Стены моего каземата были сложены из сочащихся влагой больших каменных блоков дикого камня. Грязный пол, застлан прелой соломой, а в углу — дыра, из которой остро воняло мочой. Понятно, парашу здесь выносить не принято! Интересно, как же я умудрился вляпаться в это дерьмо? И кто меня сюда законопатил? Неужели Горчевский? Ладно, разберемся!

Я уселся на лежанке. Хотел спустить ноги на пол, но передумал — слишком грязно, а я босиком. Оглядев себя, я понял, что и одет, словно пугало в какую-то старую мешковину, жутко колючую и натиравшую подмышками. Жутко хотелось курить, жрать и пить. Не задумываясь, я выхватил из воздуха зажженную сигарету и глубоко затянулся. О! Мои чудесные способности никуда не делись! Здорово!