Выбери себе смерть - Чингиз Абдуллаев
Шрифт:
Интервал:
— Что вы читаете? — улыбнулась она.
— Робера Андре. Никогда не слышал про такого, — показал онкнигу хозяйке. — Мне нравится его стиль, хотя я прочел еще совсем немного.
— У меня дочь всерьез изучает французскую литературу,готовится стать переводчицей с французского языка, — пояснила ТатьянаНиколаевна. — А у вас хороший вкус.
Только теперь она поверила в его рассказ про Реваза иЛарису. И поняла, что была не права, подозревая Дронго в недоверии.
— Может, вы ляжете в столовой? Я постелю вам на диване, —шепотом сказала она: дверь в спальню и смежную с ней детскую комнату былаоткрыта.
— Мне действительно не хочется спать, — покачал он головой.— Если вас будут расспрашивать, расскажете все как было. Только добавьте, что явам угрожал, привезя сюда.
— Они не поверят. Все знают, что я ничего не боюсь.
— Так уж ничего?
— Русакова тоже не боюсь, — неправильно поняла его ирониюженщина, — мы с ним только обедаем. Все его попытки сблизиться еще больше яотвергала.
— Я не имел в виду этого болвана.
— Я тоже.
Они снова помолчали. Она встала и, закрыв дверь, вернуласьна кухню. Громко тикали часы.
— Кофе хотите? — спросила женщина чуть громче.
— Лучше чаю, — попросил он.
Она, кивнув, поставила чайник на огонь.
— Сама я в молодости тоже мечтала стать переводчицей,самостоятельно изучала французский. Но вообще-то я экономист по профессии. Всюжизнь работала на оборонном заводе. Только в последние годы, когда стало совсемтрудно, пошла в коммерческий банк. Там работает сестра нашей соседки. Она ирекомендовала меня. Сейчас работаю в ее отделе.
Чайник начал потихоньку закипать. Она прибавила газа, усиливогонь, и зябко поежилась.
— Мне стало ясно, что вы ничего не боитесь, еще тогда, вресторане, — улыбнулся он. — А кого из французских писателей вы любите большевсего?
— В молодости перечитывала Мопассана и Золя. Но больше всехнравилась Саган. Начало семидесятых годов, когда мы кончали школу, быловременем ее триумфа. Мы зачитывались ее вещами. «Любите ли вы Брамса?» — тогдамне казалось, что ничего лучше написать нельзя. А из поэтов, конечно, Бодлер иАполлинер. У меня даже есть томик Аполлинера. Десять лет назад я купила его засумасшедшие деньги, отдав целых пятьдесят рублей. Мы чуть не остались голоднымииз-за Аполлинера, но дочери своей я читала его вслух; может, поэтому онаполюбила французскую литературу.
Она прошла в столовую и вернулась с небольшой книгой вруках. Дронго узнал этот изящный переплет. Книга действительно была редкостью ибыла издана в восемьдесят пятом тиражом всего десять тысяч экземпляров.
Татьяна Николаевна наугад раскрыла книгу и прочла первыестрочки:
Под мостом Мирабо тихо катится Сена
И уносит любовь,
Лишь одно неизменно,
Вслед за горем веселье идет непременно.
Он слушал стихи хорошо знакомого Аполлинера, будто до этогоне знал их. Женщина продолжала тихим голосом:
Уплывает любовь, как текучие воды,
Уплывает любовь.
Как медлительны годы,
Как пылает надежда в минуту невзгоды.
На последнем абзаце она запнулась, и вдруг, к ее огромномуудивлению, он закончил за нее:
Вновь часов и недель повторяется смена,
Не вернется любовь, Лишь одно неизменно.
Под мостом Мирабо тихо катится Сена.
Пробил час, наступает ночь,
Я стою, дни уходят прочь![1]
Она закрыла книгу, поднялась, подошла к нему, глядя в глаза.
— Вы знаете это стихотворение?
Он тоже встал.
— «Мост Мирабо» — одно из самых известных стихотворенийАполлинера.
Она глядела ему в глаза минуту, другую.
— Поцелуйте меня, — попросила она.
Он наклонился, касаясь губами ее щеки. Более целомудренныйпоцелуй трудно было представить.
Она усмехнулась:
— Спасибо.
— Не обижайтесь. — Оправдываться в такой ситуации было глупои как-то смешно. — Просто мне трудно решиться на что-то большее. В соседнейкомнате ваш сын. Но я и сам довольно нежданный визитер.
Она чуть приподнялась на цыпочках и поцеловала его сама.
— Ну, все, — сказала она, — будем пить кофе. Да, совсемзабыла, вы же хотели чай.
Томик Аполлинера так и остался лежать на столе. Она налилаему чаю, себе крепкого кофе. Пили они снова в молчании, но на этот раз тишинабыла более многозначительной.
— Я все-таки постелю вам в столовой, — поднялась женщина.
— Хорошо. — Он чувствовал себя неловко — как насильник,забравшийся в чужую квартиру.
Она вышла в спальню, прошла в столовую, и несколько минутбыло слышно, как она раскладывала диван, стелила постель, взбивала подушку.
Наконец она снова появилась на кухне.
— Рано утром я уйду, — словно оправдываясь, сказал он.
— Как вам будет угодно. — Про Аполлинера больше не былосказано ни слова.
Она вернулась в свою комнату. Он прошел в столовую, снимаяпиджак. Пистолет он оставил в кармане, решив вообще не вытаскивать его.
Рано утром, в половине шестого, он ушел из дома, не оставивдаже записки. Ее могли найти, и тогда женщину в лучшем случае уволили бы избанка, а с двумя детьми ей трудно было бы найти работу. Он хорошо знал, что неимеет права ее подводить. Поэтому он и ушел так, не прощаясь. Чтобы большеникогда не увидеть ее. А томик Аполлинера остался лежать на кухонном столе каквоспоминание о том мгновении, когда они были вдвоем, одни на целом свете. Единственное,что он мог сделать, это оставить книгу открытой на том самом, так нравившемсяей, стихотворении.
Нефедов был прав: в его кабинете — точнее, в его комнатеотдыха — было все, чтобы провести ночь с комфортом. Хорошо выспавшийся Колчинпроснулся в половине восьмого и, достав свою бритву, принесенную из кабинета,начал водить ею по заросшим щекам. Когда в девять часов утра Нефедов появился всвоем кабинете, Колчин уже ждал его в приемной, чтобы отдать ключи ипоблагодарить.
— Как спалось? — спросил генерал.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!