Убийство как одно из изящных искусств - Томас Де Квинси

Между тем девушка ввела старшего брата в спальню и указала ему на две кровати: половина одной была уже занята мальчиком, а вторая постель пустовала: по словам служанки, гости могли располагаться здесь на ночь как им заблагорассудится. Сказав это, она передала Мак-Кинзу свечу, которую тот сразу же поставил на стол – и, загородив девушке выход из комнаты, обнял ее за шею и притянул к себе, словно желал поцеловать. Девушка, по-видимому, этого ожидала и попыталась увернуться. Представьте же себе ее ужас, когда она увидела в предательски стиснувшей ей шею руке бритву, которая через миг вонзилась ей в горло. Едва успев вскрикнуть, девушка бессильно рухнула на пол. Свидетелем этого жуткого зрелища был мальчик: он не спал, но нашел в себе достаточно самообладания, чтобы покрепче зажмурить глаза. Убийца тут же бросился к постели и испытующе впился в лицо лежащего: не получив полной уверенности, он прижал ладонь к сердцу мальчика в попытке определить по частоте ударов, ровно ли оно бьется. Испытание было мучительно тяжким: вне сомнения, долго притворяться бы не пришлось, однако внимание убийцы отвлекла ошеломляющая картина. Безмолвно и сурово, словно призрак, восстала с пола в предсмертном бреду зарезанная девушка: она выпрямилась во весь рост, потом уверенно сделала шаг – и другой по направлению к двери. Убийца рванулся ее задержать – и в этот самый момент мальчик, почувствовав, что ему выпал единственный шанс на спасение, соскочил с кровати. Лестницу сторожили злодеи: один стоял наверху, другой внизу; кто поверил бы, что у мальчика есть хотя бы проблеск надежды? И все же он ловко преодолел все препятствия. Охваченный паникой, он ухватился за балюстраду, перелетел через все ступени, не коснувшись ни одной, и опустился у основания лестницы. Тем самым ему удалось благополучно миновать одного врага, но от другого деваться было некуда: все пропало бы, если бы не вмешался случай. Слабый вскрик служанки встревожил хозяйку: она поспешила из своей комнатки на помощь девушке, но младший Мак-Кинз преградил ей путь наверх – и между ними завязалась борьба. Воспользовавшись этой схваткой не на жизнь, а на смерть, мальчик вихрем пронесся мимо. К счастью, он повернул на кухню, где имелся черный ход; там он легко откинул щеколду и, выскочив за порог, метнулся в открытое поле. Но теперь уже старший брат мог кинуться за ним в погоню: несчастная девушка умерла. По всей вероятности, ее потухающему сознанию мерещилось собрание клуба, происходившее раз в неделю. Ей вообразилось, будто члены клуба заседают, как обычно, в одной из комнат; туда она, шатаясь, устремилась за помощью, перешагнула порог и упала бездыханной. Убийца, догнавший ее, увидел, что руки у него развязаны – и он успеет еще настичь убежавшего мальчика. От этого зависел успех всего предприятия. Старший Мак-Кинз промчался мимо брата, боровшегося с хозяйкой, и пулей вылетел из дома в поле. Однако – быть может, только на долю минуты – он опоздал. Мальчик мигом сообразил, что ему ни за что на свете не скрыться от проворного и сильного взрослого – и потому прыгнул очертя голову в ближайшую канаву, где и затаился. Если бы убийца отважился тщательно ее обследовать, он без труда распознал бы мальчика по его белой рубашке. Но, не сумев поймать добычу на лету, преступник впал в растерянность. И с каждой секундой отчаяние его все возрастало. Случись мальчику добраться до соседних жилищ – и фермеры прибегут сюда гурьбой; тогда обоим братьям, плохо знавшим окружающую местность, придется несладко. Старшему Мак-Кинзу, следовательно, не оставалось ничего другого, как позвать брата и вместе с ним обратиться в бегство. Пострадавшая хозяйка, несмотря на тяжелые увечья, осталась жива и впоследствии оправилась от потрясения. Хозяин таверны был обязан своим спасением усыпительному напитку. Потерпевшие поражение убийцы вынуждены были с горечью осознать, что чудовищное деяние совершено ими безо всякой пользы. Путь к комнате, где заседал клуб, был теперь свободен: сорока секунд, возможно, хватило бы для того, чтобы похитить сокровищницу, а позже, в спокойной обстановке, взломать запор и захватить добычу. Однако братья слишком страшились преследования – и пустились рысью по дороге, проскочив всего в шести футах от затаившегося в канаве мальчика. Ночью они миновали Манчестер. День проспали в густой чаще, отстоящей на двадцать миль от места преступления. Вторую и третью ночь братья продолжали идти пешком, давая себе отдых в дневное время. На рассвете четвертого дня они приблизились к какой-то деревушке близ Кирби Лонсдейла в Уэстморленде[171]. Должно быть, братья намеренно отклонились от прямого маршрута: их целью являлся Эршир[172] – их родное графство, и дорога туда пролегала через Шеп[173], Пенрит[174], Карлайл[175]. Вероятно, они старались избегать встреч с почтовыми каретами, которые на протяжении последних тридцати часов развозили по всем придорожным тавернам и кабачкам листки с описанием их внешности и одежды. В деревню – возможно, не без умысла – они вошли порознь, с промежутком в десять минут; ноги у них были сбиты, сами они чувствовали крайнее изнурение. Задержать их в таком состоянии было совсем несложно. Исподтишка братьев опознал кузнец, догадавшийся свериться с описанием их примет в листке. Тогда братьев без труда догнали и арестовали по отдельности. Вскоре в Ланкастере состоялся суд: конечно же, в те дни их мог ожидать только смертный приговор. И однако, совершенное братьями преступление во многом подпадало под статьи закона, в которых ныне существенную роль играют смягчающие обстоятельства: хотя убийство не могло остановить их на пути к достижении цели, но несомненно и то, что они всячески старались свести кровопролитие до минимума. Неизмеримо, следовательно, расстояние, отделяющее Мак-Кинзов от чудовища Уильямса. Братья кончили жизнь на эшафоте; Уильямс, как сказано выше, оборвал ее собственной рукой – и, согласно бытовавшему в те времена обычаю, был похоронен в центре квадривиума – на пересечении четырех дорог (в нашем случае – на перекрестке, где сходятся четыре улицы), с колом, пробившим ему сердце… И над ним шумит неумолчная суета вечно неутомимого Лондона!

С детских лет одна из сцен в «Макбете»[176] всегда повергала меня в замешательство. А именно: стук в ворота, раздающийся тотчас вслед за убийством Дункана, неизменно воздействовал на меня самым необъяснимым образом. Суть впечатления заключалась в том, что из-за него облик убийцы представлялся мне особенно зловещим, облекался едва ли не величием – и, однако, сколь упорно ни тщился я постичь этот эффект с помощью разума, на протяжении долгого времени доискаться до причин его мне никак не удавалось.