Две трети призрака - Эллен Макклой

— Я прослежу, чтобы его отправили немедленно, — сказал Тони и, встав из-за стола, проводил ее до двери.

— До свидания, Гас, — сказала Вера, подарив ему на прощание долгий взгляд. — Не забудьте передать привет вашей очаровательной жене.

Гас покраснел.

Тони заставил себя проводить Веру до лифта. Они посетовали на плохую погоду, поговорили о последних испытаниях атомной бомбы. Это было похоже на перемирие во время войны. Пришел лифт. Нежно улыбаясь, Вера кивнула на прощание, а Тони еще несколько минут смотрел на закрывшуюся дверь, испытывая странное ощущение, что он видит Веру в последний раз.

Вера тоже испытывала странное ощущение, будто ее бросили на произвол судьбы. «Неуправляемый корабль» — так называется одна из книг Амоса. Вера подошла к газетному киоску, но этой книги там не было. В три часа проба на студии. Разве это роль? Долларов сто пятьдесят, не больше. Что же делать?

Она бесцельно побрела по Четвертой авеню, потом по Пятой, где ее внимание привлекли витрины магазинов. Женщины, которые живут в Калифорнии, мечтают попасть в Манхэттен. И вот она здесь, но у нее нет денег, чтобы что-нибудь купить… Заглядевшись на витрины, Вера прошла мимо отеля. Пришлось возвращаться обратно мимо маленьких магазинчиков с соблазнительно выставленными там твидом и кожей, льном и кружевами.

Вдруг на углу она увидела высокого человека, который смотрел на верхние этажи расположенного напротив дома. Она вспомнила, что видела его у Тони. Это был психиатр, работавший в полиции. Бэзил Виллинг.

Вера была уверена, что он ее не заметил. Он стоял совершенно неподвижно, уставясь в небо, как будто в облаках искал ответ на свой вопрос. Мечтатель, подумала про него Вера. И лентяй. Слоняется по улицам, вместо того чтобы работать. Разве такому раскрыть тайну смерти Амоса? В фильмах, которые видела Вера, следствие вели туповатые профессионалы или молодые веселые любители, которые танцевали, обменивались шутками с очаровательными подозреваемыми женского пола. Бэзил не походил ни на тех, ни на других.

Вера исподтишка наблюдала за ним, пока он не повернулся и не пошел по направлению к Даун-тауну. Бэзил шел медленно, казалось, он просто гулял. Усмехнувшись, Вера подумала: слишком поздно… слишком поздно.

Вера торопливо пошла дальше, и ей вспомнилось, как называли когда-то первого Уолдорфа, владельца отеля, где она остановилась: «Роскошь — в массы». Говорили еще, что стоило выставить вечером туфли за дверь, и утром их можно было получить позолоченными. Она-то этого уже не узнает… Вера направилась было к администратору, чтобы отказаться от номера, как вдруг ее осенила идея. Идея была дерзкой, но… риск — благородное дело, а ей очень хотелось остаться у Уолдорфа. Она резко повернула к лифту.

Горничные уже убрали в номере, и в нем царил идеальный порядок. В любом другом отеле обслуживание наверняка не будет таким быстрым и незаметным. Вера села за письменный стол, придвинула к себе лист бумаги и улыбнулась, вспомнив шутку Сэма Карпа: «Немедленно уезжайте. Все раскрыто». Нет, это слишком грубо. Никакой точной информации у нее нет, значит, попробуем сыграть на необычности ситуации. Блеф! Разве это не забавно — шантажировать шантажистов? И она написала короткую записку.

Дорогой Тони! После того как мы с вами сегодня расстались, узнала всю правду об Амосе и обо всем остальном тоже. Спасибо за девять тысяч. Надеюсь получить еще один чек на такую же сумму. Искренне ваша

Вера.

Даже в полиции вряд ли смогут придраться к такому письму. В нем нет ни слова о том, что ей должны заплатить за молчание. Но Тони не глуп. Он все поймет. Во всяком случае, показывать письмо полицейским не станет.

Такую же записку Вера написала Гасу, требуя прислать ей дополнительный чек на 1825 долларов, потом подумала и решила послать письма на домашние адреса обоих, чтобы любопытные секретарши не сунули в них свой нос.

Довольная собой, она несколько минут сидела, не двигаясь и ни о чем не думая. Неожиданно ей пришла в голову еще одна идея. Вера взяла лист бумаги и написала:

Дорогая Филиппа! Буду рада, если вы навестите меня завтра во второй половине дня. Я пригласила Мориса Лептона.

Ловко. Ни один полицейский ничего не поймет и ничего не докажет. А Филиппе все будет ясно. У нее должны быть свои деньги.

По крайней мере, великолепные изумруды, что были на ней в тот вечер, наверняка ее собственные.

Дорогой мистер Лептон! Буду рада, если вы навестите меня завтра во второй половине дня. Я пригласила Филиппу Кейн.

Литературный талант не входил в число достоинств Веры, поэтому, найдя подходящую фразу, она использовала ее несколько раз.

Покончив с письмами, Вера спустилась в холл, купила марки и бросила конверты в почтовый ящик, после чего впервые за много дней с легким сердцем отправилась в бар, размышляя по дороге, что бы ей выпить перед ланчем.

Вера ошибалась, когда думала, что Бэзил Виллинг не заметил ее, просто в тот момент ему было не до нее. Ему очень не хотелось обмениваться с ней ненужными любезностями.

Бэзил стоял на том самом перекрестке, где были Амос и Мэг два года назад и Амос пережил душевное волнение, чуть было не приведшее его опять к запою. Что же так потрясло его? Встретил старого знакомого? Нет, вряд ли. Мэг говорила, что он смотрел на верхние этажи дома напротив. Узнал чье-то лицо в окне? Тогда бы он помахал рукой или улыбнулся тому человеку, или отвернулся. Но он ничего такого не сделал. Он просто стоял и смотрел. Что же он увидел? А может быть, этого уже нет?

Дом напротив не представлял собой ничего интересного: аптека в подвале и маленькие магазинчики и конторы, занимающие несколько этажей. Он не был ни очень новым, ни очень старым, ни бедным, ни богатым и походил на множество других домов в этом районе. Но, по крайней мере, когда-то в нем было нечто такое, что привлекало внимание прохожих. Или это могло привлечь внимание только Амоса?

Может быть, Бэзилу не нужно с таким вниманием рассматривать фасад? Надо взглянуть на него как-то иначе? И непонятное станет понятным?

Бэзил отвел глаза, посмотрел на облака в небе, потом бросил быстрый взгляд на дом и тотчас же обратил внимание на вывеску на четвертом этаже:

[11]

Она притягивала к себе взгляд, как косо повешенная картина. Европеец, приученный читать слева направо, сначала непременно заметит вторую строчку и только потом первую. Haute Couture. Гортензия. Такая вывеска наверняка вредит делу.

В рекламе пользуются всякими способами. Пишут собственные имена с маленькой буквы, воспроизводят скоропись, используют такой шрифт, что ничего невозможно понять. Но во всем этом есть какая-то цель. Здесь же никакой цели не было. Объяснить эту небрежность можно только тем, что у Гортензии когда-то была компаньонка и ее имя стояло впереди. Потом компаньонка умерла или отошла от дела, а у Гортензии не хватило денег, чтобы переделать вывеску.