Здравствуй, Мурка, и прощай! - Владимир Колычев

– Просто давай или как?

– Ну, в смысле с нами давай. А если не просто захочешь, то я мужик в самом соку.

Видно, что сока в нем полно. Только уж больно воняет этот сок.

– Не захочу.

– Почему?

Марина ответила словами из хороводной частушки.

– Девки бегали по льду, застудили ерунду. А без этой ерунды и ни туды, и ни сюды.

– Ничего. Сейчас лето. Отогреется твоя ерунда.

Марина усмехнулась. Плевать ей на эту «ерунду».

Бомжацкая «квартира» находилась в музее-заповеднике на берегу Москвы-реки. И представляла собой уютную полянку в окружении раскидистых вязов. Райский уголок. Лес, зелень, река. Никаких строений поблизости. И это в душной шумной Москве. Простым смертным сюда доступ закрыт. Но бомжам можно.

Марине подробно объяснили, что ей очень повезло. Потому как бомжацкая «семья», в которую она попала, находится на привилегированном положении по сравнению со всяким другим сбродом. Дескать, «семья» дружная, все друг за друга горой, а потому ее боятся.

– Заповедник – это наша территория! – с королевской важностью рассказывал ей предводитель по кличке Карзубый. – Никто не смеет сюда сунуться без нашего ведома!

Семья. Чуть более десятка бездомных обездоленных бродяг. Кто-то спился, а потому оказался на улице. Кто-то лишился квартиры – по чьей-то злой воле или по собственной глупости. Кто-то был бичом по жизни.

Карзубый внимательно посмотрел на Марину. Он ждал вопросов. Но она молчала.

– А если кто сунется? – спросил за нее Капитоша. Так звали ее заступника и благодетеля.

– Тогда никакой пощады! В мешок и в воду!

От Карзубого в равной степени воняло как нечистотами, так и дешевой бутафорией. Но при всем том его слова не лишены были смысла. Бомжам нечего терять. Так что из себя их лучше не выводить – и убить могут.

– И еще! – многозначительно поднял палец Карзубый. – У нас семья. Все мы – братья и сестры... – Он выдержал паузу и добавил: – Мужья и жены...

Марина вопросительно посмотрела на него.

– Да, ты правильно все поняла. Все мужчины – твои мужья. А жена не может отказать мужу.

– Да брось ты, Карзубый! – махнул на него рукой Капитоша. – Ты эту туфту сам только что придумал. И уже мозги вправляешь.

– Да, Карзубый, ты воду не мути, – поддержала его Люська, молодая в общем-то, но порядком потертая жизнью бомжиха с мешками под глазами. – Кто кого хочет, тот того и любит. Правда, Лунявый? – спросила она и прижала к своей груди плешивую голову своего полюбовника.

– И вообще, Карзубый, хорош тюльку травить. Жрать охота!

Вождь обескураженно развел руками. Вся его важность слетела, как новогодняя мишура с выброшенной на помойку елки.

– Да я что, я как лучше хотел.

Поляна была уже накрыта. Карзубый подал знак, и голодные бомжи потянули грязные руки к таким же грязным кускам с чьего-то барского стола. Марина тоже хотела есть. И тоже потянула руку к импровизированному столу. Голод не тетка, когда хочешь жрать, и слона дохлого сожрешь. Впрочем, здесь были не только объедки. Она сумела урвать кусок взятой из магазина ливерной колбасы. И шмат свежего хлеба под руку подвернулся. Жить можно.

Но бомжи были едины не только хлебом. Спиртное у них пользовалось особым уважением. Паленая водка и дешевый портвейн шли на ура. Марина не зевала. За милую душу хлестала горькую из грязных стаканов.

Спать она завалилась прямо на траву под пышным кустом. Но заснула не сразу. С опаской ждала непрошеного ухажера. На этот случай она припасла «розочку» из разбитой бутылки. Но все опасения были напрасны. Никто не пытался залезть к ней под юбку.

Утром она вместе со всеми отправилась на «охоту». Помнится, в школе краем уха она слышала о жизни древних людей. Мужчины охотились за зверем, а женщины занимались собирательством. В бомжацкой же «семье» собирательством занимались и мужчины, и женщины. Основной статьей дохода была стеклянная тара, которую собирали, чтобы затем снести на пункт приема. А этого добра вдоль берега Москвы-реки за вечер и ночь скапливалось немало. Лето жаркое, народ к воде валом валит. Без горячительных и прохладительных напитков не обойтись.

Были и другие «рыбные места». Помойки и свалки. Там и бутылки пустые можно было найти, и барахло всякое, ну и пожрать, само собой. На этот более ответственный участок отправились мужики. Капитоша свалил вместе с ними. Женщины же разделились на две группы: одна пошла вверх по реке, другая – вниз.

Марина собирала бутылки в паре с Люськой.

– Ну как тебе у нас, нравится? – спросила та.

– Ничего, жить можно, – пожала плечами Марина.

– В зоне, поди, на всем готовеньком жила.

– Да грех жаловаться. Крыша над головой, кормили неплохо. Только вот не поили.

– И век воли не видать. А у нас свобода! Куда хочешь, туда идешь. Где хочешь, там и живешь. Зимой, правда, хреново. Холодно больно. На улице загнешься. Но ничего, и на зиму есть теплые места. Главное, знать, где. А сейчас здорово. Лес, речка... Мы с тобой сейчас норму сделаем. И купаться пойдем. И загорать будем. Или ты не любишь купаться?

– Люблю.

– И здорово. А то из наших никого в реку не затащишь. Мыться – лень, а чесаться не лень.

На фоне остальной бомжебратии Люська производила благоприятное впечатление. Неопрятная, одежда рваная и мятая. Зато от нее не воняло, как от других.

Люська обещала легкую прогулку. Но пришлось пройти километров десять, прочесать несколько стихийных пляжей, прежде чем удалось наполнить сумки. А когда шли к приемному пункту, напоролись на трех бомжей из враждебного клана. Нечесаные, немытые, в грязных обносках. Но хорохорятся так, что смех разбирает.

– А-а, Люська! Опять ты! – прогундосил тщедушный оборвыш с огромным фингалом под глазом.

Вразвалочку подошел к ним. Вид у него чумовой. Драная кепка на глазах, в гнилых зубах пожелтевший «бычок», руки в брюки, все дела. И дружки его под крутых косят.

– Те чо надо, Окурок? – набычилась Люська. – Ща как врежу, зубы проглотишь!

Не сказать, что баба здоровая. Среднего роста, мосластая. Но напористая. Сжала кулаки и как танк поперла на бомжей. Марина не могла ее не поддержать. Вытащила из пакета две бутылки, грамотно разбила одну об другую – «розочки» вышли на зависть другу и на страх врагу. Но вперед она выступать не стала. Не было в ней злости к этим жалким, опустившимся существам. Не хотелось лезть в драку.

Впрочем, до драки дело не дошло.

– Э-э, бабы, вы чо, совсем очумели?

Окурок испуганно попятился задом. И его дружки включили обратный ход.