Первомайка - Альберт Зарипов
Шрифт:
Интервал:
Он не стал отказываться и подсел к нам:
— У вас тут дворец по сравнению с нашими дневками.
— Да знаем мы ваши дневки — еле горит костерчик в чистом поле, а вокруг толпа народу жмется. Уже четвертый день здесь находитесь, могли бы что-нибудь приличное оборудовать, — проворчал Стас. — Мы только первую ночь так провели, а потом обустроились.
— Ну да, разве после вас что-нибудь останется из подручных материалов.
Разобрали домик лесника: одни стены только стоят, — отшутился майор.
— Там еще крыша, потолок, пол и двери остались, — уточнил мой сержантконтрактник. — На ваш батальон хватит…
Тем временем закипел чай, и мы разлили горячую и пахучую жидкость по имеющимся банкам и кружкам. Захрустели вприкуску сахар и ржаные сухари. Сразу стало тепло, и по телу разлилась приятная усталость. Пока пили чай, немного поболтали «за жисть».
Проходившие мимо нас трое бойцов из ростовских групп с нескрываемой завистью посмотрели на наши блага цивилизации. Одного из них окликнул штабной майор:
— Ну что, Еременко, будем здесь песни петь?
— Гитары нету, товарищ майор, — нехотя сказал разведчик и ускорил шаг.
Я знал этого сержанта, который был каптерщиком в моей бывшей первой роте. Я допил свой чай и спросил майора:
— А что такое?
— Там в казарме мой кабинетик по соседству с их каптеркой. А стенка фанерная, и они меня уже вконец достали своими песнями. Соберутся вдвоем и пробуют сочинять.
Как будто готовятся к конкурсу солдатской песни.
— Про комбата и солдата? — засмеялся я.
— А ты уже слыхал? Ах да, ты ведь в первой роте был, — тоже улыбнулся майор.
А у них только одна рифма получается, и вот мучают эту гитару одним и тем же…
«Привет, комбат. Я — молодой солдат».
— Это они про свою духанку поют, — сказал я. — Я это уже давно слыхал.
Майор закивал головой:
— Ну а теперь они ведь дембелями стали и поют уже по другому.
«Прощай, комбат. Теперь я больше не солдат».
— Это как в «Двенадцати стульях», где один поэт все время писал стихи про Гаврилу, — со смехом вставил Винокуров. — Там Гаврилиада была, а здесь… Даже и придумать ничего нельзя…
— А что, кроме этих двух строчек, у них больше ничего не получается? спросил Стас.
— У них не получается. Зато у меня через неделю появилось желание им помочь, и я подсказываю другие куплеты.
«Привет, комбат. Я — старый опытный солдат. Хочу пойти в большой наряд. И отстоять три дня подряд».
— Товарищ майор, а их в наряды кто ставит? — смеясь, спрашивает Бычков. Не вы случайно?
— Ну а кто же еще, — довольно говорит майор. — Это с офицерами сложновато, а их, сержантов, распределяю на раз-два. Вот они попритихли немного, а потом опять затянули свои дембельские страдания. А у меня ведь жилья пока нет, и приходится и работать, и жить в своем кабинетике. Мне это надоело, и на следующий день я их ставлю в сержантский наряд на дальнее КПП, где в чистом поле стоит одинокий вагончик-кунг, и печка на ладан дышит.
— Знаю-знаю… Там ветер со всех щелей дует, и холод собачий. Здесь и то теплее, — вспомнил свою молодость Бычков.
— Вот-вот. Певцы после смены целые сутки отогревались и на меня волками косились. Я им в шутку предложил срифмовать такие слова, как медсанбат и дисбат, так они сначала посмеялись, потом помолчали и пообещали по вечерам не петь.
Такая благодать настала…
— Это они пока еще на боевых не были. А теперь, после Первомайского, у них столько материала для песен, что они не удержатся и будут дальше репетировать свои песнопения, — пошутил я, взяв бинокль и собираясь взобраться на вал. — Будут петь такие куплеты:
«Кричит израненный солдат: В бою я спас тебя, комбат. Не надо мне других наград.
Отправь меня домой назад…» — Товарищ старшлейтенант, они будут петь покруче, — подал голос дозорный с вала, предвкушающий внеплановую замену на фишке:
«Прощай, солдат. Сказал комбат. Поцеловал холодный лоб. И родокам отправил гроб».
— Вот я тебя сейчас отправлю одного за дровами в лес или за водой на речку, — беззлобно проворчал я, карабкаясь по скользкому склону. — Ты куда-то собрался?
Правильно, что никуда. Ну-ка прикрывай командира группы, пока он осматривает поле грандиознейшей битвы.
— Вот это находка. И в нашей группе нашелся поэт-песенник. Прямо самородок какой-то, — сказал, вставая, Стас. — Теперь и у нас покоя не будет…
— Да ладно. Пусть тренируются, — махнул рукой майор. — Не зарывать же талант в землю. Выделим им днем какое-то время, и пускай наяривают про своего комбата-солдата.
Может, чего и получится. Вот только как сам командир батальона отреагирует на эти частушки?
Я уже занял наблюдательный пост и стал осторожно осматривать местность в десятикратную оптику, стараясь не обращать внимания на шум и смех за спиной…
Откуда-то издалека опять начала работать наша агитационная установка. В ее бормотанье было довольно тяжело разобрать какие-либо слова, но, скорее всего, наши агитаторы опять предлагали Радуеву сдаться и обещали боевикам гуманное отношение при сдаче в плен. Село на эти посулы ничем не отвечало, и только редкие автоматные очереди боевиков изредка заглушали еле слышную речь диктора.
У боевиков после штурма радостное предвкушение скорого возвращения домой сменилось лишь озлобленностью и ненавистью к России. До границы с Чечней оставалось каких-то полтора километра, но стало очевидно, что федеральная власть не даст боевикам просто уйти из села. Во время вчерашнего штурма погибло более тридцати боевиков, и теперь их свежие могилы маленькими земляными холмиками чернели среди засыпанных снегом погребений сельского кладбища. Ночью заложники вырыли для них отдельные могилы, и если будет новый штурм Первомайского, то потери боевиков увеличатся. Уже к вечеру радуевцы восстановили поврежденные укрепления и вновь были готовы сражаться до последнего.
Наши группы тоже готовились к новому штурму. Солдаты, насколько позволяла обстановка, отсыпались и отъедались, набираясь сил, чистили оружие и готовили боеприпасы. Вечером, направляясь на минирование местности, мы взяли с собой только две гранаты Ф-1. Быстро установили их на прежнем месте и отправились обратно.
В эту же ночь в ста — двухстах метрах правее моего правого фланга на валу расположился капитан-артиллерист с двумя бойцами и АГС-17. Установив на гранатомет оптический прицел с подсветкой и вооружившись ночным биноклем, капитан надеялся обнаружить на сельском кладбище боевиков в тот момент, когда они будут хоронить тела своих товарищей, погибших от обстрела села артиллерией и авиацией. После обнаружения он собирался выпустить одну за другой две коробки ВОГ-17, чтобы эдаким «ковровым гранатометанием» накрыть все кладбище и поразить кого-нибудь из боевиков. Лично мне не понравилась эта затея, поскольку кладбище есть кладбище, и нарушать его покой было большим грехом. Кроме того, тела погибших чеченцев будут, скорее всего, хоронить захваченные дагестанцы под присмотром одного-двух боевиков. И в случае массированного обстрела могли погибнуть непосредственно сами заложники. Но мои доводы не остановили артиллерийский расчет второй группы, и они пошли мимо нашей дневки далеко вправо.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!