Ворон. Тень Заратустры - Дмитрий Вересов

Почти каждый день допоздна засиживались братья Рахим и Рашид, приходил даже Миша-ака. От него Скавронский узнал, что в Микоянобаде сняли начальника-раиса, и это навлекло такие серьезные неприятности на хозяина пса, задранного Иргизом, что тот начисто позабыл про свои планы мести. Мальчишек оставили в покое, но Рахиму еще нужно было разобраться с карточными и прочими долгами. Он легко входил в азарт, но, не имея удачи, проигрался настолько, что никакой дедовой отары не хватило бы, чтобы открыто смотреть людям в глаза. Парень виноватился перед всеми и в первую очередь перед Антоном, оказавшимся в такой беде. Но у Скавронского не было ни сил, ни желания даже словом поддержать его. Он не хотел ни передач из его рук, ни встреч с ним. Жаль было старика деда, воспитавшего обоих братьев. Он пришел, едва Антона перевели из реанимации. Больничный халат, накинутый поверх ветхого, простеганного чапана с торчащей местами ватой, и натруженные крестьянские руки с пакетом яблок из собственного сада обезоружили Антона. Стало стыдно, что вину за случившееся он в глубине своего сознания пытался переложить на его несмышленых внуков, по сути, еще не нюхавших пороху жизни.

– Мой дом – твой дом, – сказал ему дедушка Салом, и Антон знал, что это не пустой звук.

Его бы он повидал с удовольствием, но у старика – он понимал крестьянина – много забот, так что вряд ли он сегодня придет. «Может, Мирзо вырвался в будний день из столицы?» – с надеждой подумал Скавронский. Улыбчивый шофер приезжал к нему, как только выдавалось свободное время, привозя с собой ворох веселых новостей и историй. С его появлением в палате будто становилось светлее, а медсестры, вызывая нарекания со стороны старшего медперсонала, вокруг него так и вились. Заринка не скрывала своей заинтересованности персоной Антонова друга, выспрашивала о нем, о его семье. «Сегодня она особенно нарядная, недаром и этот колпак вместо косынки». Под халатиком ярким атласом высвечивалось праздничное таджикское платьице, а на ножках вместо тапок – ладные лодочки.

– Ну, не томи, красавица! Признавайся, кто приехал! – Скавронский потянул сестричку за полу халата.

– Ничего не скажу! – Смеясь, Заринка попыталась высвободиться, поскользнулась на новеньких подошвах и едва смогла удержать равновесие, при этом белоснежный колпак забавно свалился на нос. – Э, ладно! – Она выглянула из-под колпака и лукаво улыбнулась: – К вам приехали, а кто – не знаю, и все…

«Называется, выведал…» – Антон откинулся на подушку. Ощущение сюрприза коснулось его, настроение изменилось, словно раздвинулись глухие занавеси в темной комнате и хлынули лучи света. Он хотел чудесной неизвестности, ему это так было нужно. «Пусть это будет Мирзо с добрыми новостями», – сказал себе Антон и мысленно поторопил главврача, как всегда обстоятельно и неспешно проводившего утренний обход. Как и многие хирурги, Салим Мамедович любил занудные разговоры о самочувствии, стуле, правильном сне, о жизни вообще и настроении своих пациентов в частности.

На этот раз Антон отвечал ему односложно: «Да», «Нет», «Хорошо». Иногда невпопад. Врач улыбнулся:

– Ты сегодня, парень, странный. Ну да я понимаю.

Улыбнулся и пошел на выход.

«Он понимает, а я нет».

Антон сердито посмотрел ему вслед. Главный вдруг споткнулся на пороге, удивленно оглянулся на Скавронского и покачал головой, погрозив пальцем, как набедокурившему ребенку. Прикрыв ладошкой рот, прыснула Заринка.

– Хорошо хоть тумбочки, шайтан, не двигает… – рассеянно произнес Салим Мамедович. – Нюра! – резко окрикнул он санитарку, однако, оглядев палату, счел, что придраться не к чему, поджал губы и, заложив руки за спину, важно удалился, оставив за спиной обескураженную Нюру. Заринка что-то ей шепнула, санитарка кивнула и, прошмыгнув мимо, торопливыми шагами пошла к приемному отделению.

Антон закрыл глаза. Струя свежего воздуха коснулась его щеки. Открытая Заринкой форточка качалась на сквозняке, по кроватям метался солнечный зайчик, играл на лицах, прыгал на Антона, пробивая темноту, где тот стремился укрыться. Повеяло знакомым, родным до боли, запахом. Скавронский зажмурился, вдыхая тонкий аромат, боясь, что он исчезнет, растает.

– Тош! – тихо позвал кто-то из больных. – К тебе…

Широко улыбаясь белозубым ртом, над ним склонился Мирзо.

– Здоров, Адамович!

Лучик бил Антону в глаза, он не мог разглядеть Мирзо.

Видел, что явился тот не один, но широкие плечи заслоняли женскую фигурку. Девушка показалась Антону очень похожей на ту, что он давеча видел во сне. Он прикрылся ладонью от света, вглядываясь в неуловимо знакомые черты. «Она. Точно, она». Но нет. Взгляд ее не был насмешливым. В нем затаилась боль. Широко распахнутые глаза смотрели скорее сконфуженно, стыдливо. По щеке сползла слезинка, упав в ямочку покривившегося уголка губ. Тогда он и узнал это выражение детской беспомощности.

– Наташка! – выдохнул Антон. – Откуда?

Мирзо едва успел отстраниться.

Маленькая девочка выросла в статную красавицу. «Как она здесь оказалась?» – на него пахнуло добром дома Ландманов, радость растеклась по застывшему телу, пульсировала в венах. Наташка встала у его изголовья на колени и уронила лицо на его грудь. Она ревела как ребенок, всхлипывая, вытирая кулачком набухший нос.

Он прижал к себе ее светлую головку, вдыхал аромат волос, сухими потрескавшимися губами касался соленой влаги глаз и ничего не мог выговорить. Казалось, все чувства клокотали и булькали в горле.

Балагур Мирзо взял на себя ответственность за неловкое молчание, повисшее в палате.

– И не предупредил, мерзавец! – брякнул он, опередив Антона.

Скавронский наконец расхохотался:

– Воистину! – Приподнявшись, он восхищенно оглядел Наталью: – Так откуда ты, пэри?

– Да вот, залетела в теплые края… – ответила «пэри», шмыгая носом. – Спасибо твоему другу.

– Девочки в отделении телетайпировали в Новосибирск, – объяснил Мирзо.

– Это ничего, что я вместо Ревекки? – лукаво спросила Наташка.

– Даже очень. В смысле: замечательно; то есть, я – не против. – Совсем потерявшись, он закрыл лицо руками. Неожиданно посерьезнел. Глаза стали мрачно-темными. – Тебе это надо?

Наташка отшатнулась. Отвернулся и Мирзо. Все, кто наблюдал за ними, начали прятать глаза. Один схватился за костыли, другой уткнулся в газету.

– Надо!

Грудной голос Натальи прозвучал твердо. Во взгляде появилась насмешливость. На него смотрела взрослая женщина. Она знала, что происходит, и знала, на что идет.

– Куда мне от тебя спрятаться, малышка? – устало спросил Антон.

– Ты от себя не таись. – Она обняла его и вспомнила, что именно об этом предупреждала Ревекка Соломоновна: как в воду глядела.

«Зачем я ей?» – Антон порывался стереть сладкие грезы.