Рональд Лэйнг. Между философией и психиатрией - Ольга Власова

Я и мир больного все больше и больше становятся нереальными, а поскольку у них нет реальности, они обедняются, уплощаются, становятся пустыми, лишенными жизни, раздробленными. Человек погружается в пустоту. Из этой пустоты, на взгляд Лэйнга, только два выхода: во-первых, можно, несмотря ни на что, решиться быть самим собой, и, во-вторых, можно попытаться окончательно убить свое я. Но ни первого, ни второго больной сделать не может, – ситуация оказывается безвыходной.

Выходит, что в своем описании шизофренического мира в «Разделенном Я» Лэйнг доходит до того же рубежа, до которого в своих исследованиях уже добирались феноменологические психиатры и экзистенциальные аналитики. В силу определенных трансформаций экзистенциального порядка бытия (изменения темпоральности или пространственности, угасания личного порыва или развития онтологической ненадежности) существование больного погружается в пустоту, в ничто, – ситуация, когда-то так хорошо описанная экзистенциалистами. По сути, как справедливо отмечает Кирк Шнайдер, Лэйнг в своих исследованиях путешествует в глубинах внутреннего пространства личности:

Вслед за Шнайдером можно сказать, что Лэйнг сделал безумие интимным и близким. Уже в «Разделенном Я» он говорил о таком безумце, которого мы можем отыскать рядом, которого мы можем понять, понять как самих себя. По сути, он окончательно разрушил границы между нормальным и патологическим сознанием. Феноменологические психиатры и экзистенциальные аналитики были еще психиатрами XIX в. И хотя они писали о мире и опыте безумцев, хотя пытались привлечь внимание к зияющей внутри безумца пустоте и небытию, экзистенциализм во многом был для них методом. И они сами говорили об этом, не скрывая.

Лэйнг принес с собой чувствительность и романтизм шестидесятых. Он призывал не исследовать с помощью метода, а действительно открыть свое сознание и впустить в него мир безумного. Поскольку он сам (и об этом еще не раз позднее) остро ощущал эту границу, он доносил эту близость и взаимопересечение до своих читателей и почитателей. Тут Шнайдер прав: для того чтобы так писать о шизофрении, нужно было максимально приблизиться к ней. Так уже в своей первой книге Лэйнг обозначает вектор своего идейного движения.

Несмотря на приоритетное внимание к коммуникации с миром, в этой книге точка отсчета пока располагается внутри индивида. От психологизма психоанализа, стало быть, Лэйнг избавляется очень медленно. Как двигаться дальше, он еще не знает, поэтому погружение в пустоту для него пока остается предельным моментом психоза. Но недостаточность этой трактовки ему уже понятна, и уже в этой работе он начинает говорить об обществе, о нормальности как о результате социального сопоставления, т. е. дополняет психологический ракурс социальным, который он будет разрабатывать в дальнейшем. Надо признать, что его старт был вполне достойным – в лучших традициях европейской философской психиатрии.

Книга «Разделенное Я» была принято очень спокойно. Лэйнг не получил долгожданной известности и не произвел ожидаемого им самим переворота. Для того чтобы оценить значение этой книги, английской психиатрии понадобилось несколько десятилетий, и «Британский журнал психиатрии», ее официальная трибуна, опубликовал первую рецензию лишь в 1982 г.

Все коллеги Лэйнга оценили книгу весьма высоко. Джон Сазерленд после прочтения отметил, что концепт Кьеркегора «болезнь-к-смерти» является хорошим образцом психиатрии начала XIX в. Джону Боулби книга очень понравилась, он указал только, что две ее первых главы содержат слишком много длинных слов, которые хорошо бы убрать из текста. Книга бы только выиграла, на его взгляд, если бы из нее были изъяты громоздкие и непонятные термины «экзистенциальный» и «феноменология». «Это можно сравнить с тем, как если бы тебе говорили, что мелодия, которую ты сочинил, гениальна, только вот нужно убрать фа-диез…»[146], – впоследствии с улыбкой вспоминал Лэйнг. Эрик Грэхем Хау сообщил, что с большим удовольствием проглотил книгу за час. Доброжелательные отзывы пришли и от Марион Милнер. Не совсем доброжелательно, правда, оценил работу Дональд Винникот. Он указал Лэйнгу, что тот мог бы и поблагодарить его за понятие ложного я, поскольку именно он ввел это понятие в психологию. И несмотря на то что Лэйнг всячески пытался доказать, что книга была написана еще до того, как он прочитал Винникота, их отношения уже не были настолько дружелюбными.

По сути, в Тавистокской клинике, где Лэйнг тогда работал, как и в психиатрическом мире, книга не была оценена:

Хотя «Разделенное Я» не снискало большой популярности, оно все же было замечено некоторыми психиатрами. Так, через несколько лет после выхода книги Джеймс Гордон писал: «Благодаря „Разделенному Я“ я открыл для себя перспективу, которая помогла мне понять и пережить опыт моих пациентов непосредственно, минуя искажающую призму диагностической классификации»[148]. Сам Лэйнг относился к этой работе как к первой и, возможно, юношеской книге, в которой он не задавался целью и не смог представить теории. В 1965 г. в предисловии ко второму изданию он заметит: