Фельдмаршал должен умереть - Богдан Сушинский

Как и всякий профессионал высокого класса, Гельке был задумчиво мрачен, немногословен и в выводах своих таинственен. Как только начальник школы сообщил полковнику о ночном рейде диверсантов, унтерштурмфюрер в присутствии Шмидта и Курбатова внимательно осмотрел комнату, в которой жил «заложник Корсики», как называл сам себя барон, затем место, где укрывались напавшие на школу диверсанты. И ему не понадобилось много времени, чтобы определить, что нападавших было трое, но огонь по комнате вели только двое из них, третий же прикрывал своих товарищей — две его пули Гельке нашел в стволе дерева, стоявшем в том направлении, откуда приближались солдаты подоспевшего караула.

Держа след, унтерштурмфюрер быстро обнаружил искусственно углубленную лощинку, позволившую террористам беспрепятственно проползти сначала под старинной каменной оградой, а затем и под жиденьким, неохраняемым колючим заграждением, по ту сторону которого автоматчиков подстраховывали еще двое диверсантов, готовых прикрывать их отход.

— Ну и что вы, глядя на все это, скажете, унтерштурмфюрер? — не выдержал барон истязания следопытским немногословием взрывного диверсанта.

Гельке было уже основательно под сорок, и, судя по всему, он явно засиделся в лейтенантах, пусть даже войск СС. Лицо его казалось не просто худощавым, а болезненно истощенным и по-крестьянски морщинистым. Причем каждая морщинка на нем напоминала небрежно, напропалую проложенную борозду, под складками которой медленно и неотвратимо прорастала озимая старость.

— Итого их было пятеро, — произнес Гельке, оставаясь верным своей флегматичности.

— В арифметике мы тоже кое-что смыслим.

— Непосредственно нападали трое.

— Чтобы убить меня, вполне хватило бы и одного.

— Но их было трое, — настоял на своем Гельке. Как всякий знающий себе цену специалист, он терпеть не мог, когда в его присутствии кто-то начинал легкомысленно относиться к деталям. Они-то как раз стоили дороже всего. — Двое других оставались по ту сторону ограждения.

— В этом вопросе вы нас уже просветили, — раздраженно напомнил Шмидт.

— Они были обуты в ботинки германских парашютистов, действующих в Италии, и вообще на Южном фронте.

— Ага, понятно, значит, их подослал Муссолини? — уже откровенно издевался над экспертом-следопытом оберштурмфюрер. — Специально для того, чтобы расстрелять меня?

— Я ведь сказал: германских парашютистов.

— И что из этого следует? Ботинки у них могут быть даже греческими. И потом, насколько мне известно, шеф гестапо Мюллер парашютистами не командует, да к тому же действующими на Южном фронте.

— Ими командует генерал-полковник Штудент. И мне не совсем понятно, почему в этой связи упомянут Генрих Мюллер. — Они стояли по разные стороны проволочного ограждения и настроены были столь саркастически-воинственно, что, казалось, вот-вот бросятся на колючую проволоку, дабы убрать эту преграду.

— Потому что я хотел бы знать, кто именно устроил весь этот шмайсер-бордель. В том числе поинтересоваться и у него, Мюллера.

— Для этого я и прибыл сюда, — неожиданно мирно заключил Гельке, уводя разговор от последнего мельника рейха, чтобы внести в этот вопрос полную ясность.

— В такие же ботинки могли быть обуты и прорвавшиеся через границу рейха итальянские партизаны, — неохотно вклинился в их нервный диалог начальник школы Сольнис. — Не забывайте, что мы находимся в Баварии. До Австрии, а следовательно, и до итальянских Альп отсюда не так уж и недалеко, а следы явно ведут в сторону бывшей австрийской границы.

— Или той части Италии, которая все еще контролируется Муссолини, — уточнил Гельке.

— Пять партизан преодолевают две границы, а затем — ограждение унтер-офицерской школы, и все это для того, чтобы бездарно обстрелять комнату случайно оказавшегося здесь офицера? — иронично осклабился князь Курбатов. — Странная у вас тут получается война.

— Наконец-то я слышу здравый голос диверсанта, — благодарно признал его правоту Гельке, пролезая с помощью Сольниса между рядами колючей проволоки. — Уж не знаю, с чего вдруг вы могли быть удостоенными такой чести, господин оберштурмбаннфюрер, но для итальянских партизан подобная операция была бы несложной. Сложным был бы сам рейд из Италии в Баварию. Поэтому не верю, чтобы, добравшись сюда, они могли настолько легкомысленно отнестись к самому нападению и настолько поспешно, не выполнив задания, отойти. Так же настойчиво вели бы себя и английские диверсанты. Иное дело, что они вообще действовали бы деликатнее и эффективнее.

Шмидт презрительно оглядел непрезентабельную фигуру Гельке, яростно закусив нижнюю губу, пожевал ее почерневшими прокуренными зубами, так что чуть было не доставал ими до подбородка, и, ничего не сказав, молча ушел в сторону штаба.

Странная история, — отрешенно покачал головой Сольнис. — Как думаете, господин оберст?

— Пока что я знаю только одно — что на вашу карьеру, гауптман, она никоим образом не повлияет, — очень точно уловил подтекст его страха Курбатов.

— И как прикажете воспринимать ваше присутствие в унтер-офицерской школе? — с едва уловимой язвительностью поинтересовался фон Шмидт. — Рассчитывать на то, что вы гарантируете мою неприкосновенность? Или я что-то не так понял из всего, что здесь происходит?

— До сих пор мое присутствие где бы то ни было свидетельствовало, что никто никакой гарантии неприкосновенности иметь там уже не вправе, — спокойно объяснил полковник Курбатов.

— У диверсантов — и шутки диверсионные. Но как бы мы сейчас с вами ни мудрили, эта школа, в которой меня пытались упрятать, как в сумасшедшем доме, всего лишь казарменно-окопное дерь-рьмо!

Унтерштурмфюрер Гельке уже отбыл в Берлин, капитан Сольнис не решился вторгаться в их компанию, поэтому Курбатов и Шмидт остались вдвоем. Теперь они сидели за столиком в углу небольшого офицерского бара, в котором в это предвечернее время наслаждалась пивом лишь стайка фельдфебелей, предпочитавших в присутствии полковника и оберштурмбаннфюрера вести себя довольно смирно, не мешая двум высшим офицерам ни молчаливо сосредотачиваться, ни сосредоточенно молчать. Да и общаться — тоже.

— Да-а, пытались упрятать, — как бы между прочим подтвердил Курбатов. — Но, очевидно, у них не было другого выхода. — Сказанное Курбатовым сразу же насторожило фон Шмидта.

— Вам что-либо известно об этом? Почему меня содержат под домашним арестом, почему именно здесь, в восточно-альпийской части Австрии, а не в Германии?

— Мне не все понятно из того, что здесь у вас происходит, барон. Однако совершенно ясно, что Скорцени пытается спасти вас. Не убить, заметьте, а спасти. Что сразу же предоставляет вам определенный шанс.

— От кого же он пытается спасти меня?

— Смею полагать, барон, от тех, кто, наоборот, пытается вас убить.

И кто же пытается убить меня? — застыл оберштурмбаннфюрер с кружкой горьковатого, отдававшего прелостью пива у рта.