Дорога соли - Джейн Джонсон

Мариата не знала, как понимать это последнее утверждение, и спросила:

— Значит, ты ходила соляными дорогами?

Тана взяла в руки напильник, провела им по кромке ключа, криво усмехнулась и ответила:

— И буквально, и символически. Мой отец был странствующий кузнец, он часто сопровождал караваны. А мать — рабыня из этого племени. Сначала они ко мне относились как к мальчику. Возможно, отец даже не знал моего секрета. Мать всегда держала меня закутанной и называла сыном. А кто усомнится в ее словах? У отца я выучилась ремеслу, с ним и путешествовала. С караваном я пересекала Джуф.[37]Мы перевозили соль из Тауденни в Адаг, в Аир и даже на твою родину, в Хоггар. Потом пришло время, у меня начались месячные, стала расти грудь.

— Что ты стала делать? — Мариата слушала ее, наклонившись вперед, как зачарованная.

— Сначала привязывала тряпки между ног и писать стала тайком от всех. Ни перед кем не раздевалась. Это было нетрудно. В пустыне не моются и даже не снимают одежд. Но потом влюбилась в одного человека из каравана.

— Ты сказала ему об этом?

— О чем? Что я люблю его? Или что я «не такой, как другие мужчины»? — Тана все скребла напильником, скрежетала им по металлу, чуть помолчала и продолжила: — Не такая, как и другие женщины, коли на то пошло. Нет, я не стала говорить ему ничего, хотя смотрела на него такими влюбленными глазами, что по вечерам он стал избегать меня. На протяжении всего долгого путешествия, когда солнце жгло меня, как огонь, и кругом не было ни капельки воды, я думала, что умру не от жары и жажды, а от любви. Стоило мне посмотреть на него, как он сразу отворачивался, и я чувствовала, что в сердце мое вонзается острый нож. Когда он смеялся с другими мужчинами и сразу умолкал, если я проходила мимо, мне хотелось плакать навзрыд. Когда мы прибыли в его родное селение, он объявил, что женится. Невеста его была ему двоюродной сестрой. Я ушла в открытую пустыню, легла на песок и умоляла Аллаха послать мне смерть. Я сказала Ему, что готова, настал мой час. Но Он не взял меня, и вот теперь я здесь и вполне довольна своей судьбой. Я приняла свое место в этом мире, смирилась с тем, что никогда не стану кому-нибудь ни мужем, ни женой. Но все равно ты должна знать: я понимаю, что значит любить мужчину.

У Мариаты было такое чувство, будто она кусочек прозрачного цветного стекла из тех, что эта женщина-кузнец вправляет в свои изделия. Зорким орлиным взглядом она видит ее насквозь. Сердце девушки часто билось, и толчки крови передавались монете, которую она крепко сжимала в пальцах.

— В страстной, горячей любви нет ничего хорошего, дитя мое. — Тана опустила ключ и напильник. — Смотри, вокруг тебя пустыня. Зачем же делать так, чтобы она была и в твоем сердце?

— Человеку нужно, чтобы кто-нибудь любил его.

— Ему хватит того, что его любит мать, — сухо сказала Тана.

— Чтобы разыскать меня, она пешком пересекла пустыню, потому что верит, что я могу ему помочь. Я должна его исцелить, понимаешь! Ему станет лучше, я это знаю.

— Ты еще молода, а молодые не слушают старых, особенно если это касается дел сердечных. — Тана покачала головой. — Не сомневаюсь, до твоих ушей дойдет много слухов. Сама я не очень-то доверяю им. Небеса свидетели, за свою долгую жизнь я достаточно пострадала от них. Но вот что я скажу тебе, деточка: держись подальше от Амастана. Он пахнет смертью. Не похоже, что этот человек может принести счастье тому, кто ему близок, дух от него не тот. — Тут по спине Мариаты побежали мурашки, а женщина-кузнец продолжала: — Задай себе вопрос: почему злые духи преследуют его, не дают ему покоя? Из-за тех жизней, которые он у кого-то отнял, или из-за тех, которые ему еще предстоит забрать?

Потрясенная Мариата смотрела на нее во все глаза. Она просто не могла поверить в то, что Амастан — убийца.

— В него и вправду вселились злые духи. Они преследуют Амастана даже во сне. Но это не его вина, — твердо произнесла девушка. — Их притягивает предмет, который он зажал в руке.

— Ты видела, что это такое?

— Какой-то амулет. На нем засохшая кровь.

Инеден слегка присвистнула… Впрочем, может быть, этот звук вылетел из пылающего горна.

— Когда он впервые явился сюда, в нем было много от отца, — сказала она. — Например, язык, острый как у гадюки, да и злости ему хватало. Первое впечатление о человеке остается надолго. — Тана поднялась на ноги и прошлась по кузнице. — Но когда он пришел ко мне с тем амулетом, надо было бы помочь ему. Все поступки влекут за собой последствия. Вещи возвращаются и начинают тебя преследовать.

Из простой кожаной коробочки Тана достала небольшой мешочек, перетянутый черной ниткой, и повесила Мариате на шею. От него шел неприятный запах плесени. Девушка наклонилась и подумала, что внутри лежит какая-нибудь куриная лапа, а вместе с ней еще что-нибудь в этом роде.

— Этот гри-гри удержит тебя от необдуманных поступков, — заявила Тана. — Но я очень надеюсь, что ты никому не скажешь о том, что сейчас увидишь. Очень трудно быть инеденом и не добавить к своей репутации обвинения в колдовстве, если ты не вполне мужчина.

Мариата округлила глаза.

— Ты колдунья?

— Не совсем так, дитя мое, нет-нет. Просто я умею гадать и время от времени разговариваю с духами. Но здесь всегда найдутся люди, которым нужен повод, чтобы изгнать меня из племени, несмотря на то что я существо слабое.

Высокая женщина-кузнец совсем не казалась слабой. Куда там, с такими мускулистыми руками, огромными кулаками и дородным телом. К тому же на черном, цвета древесного угля, лице ее ярко сверкали живые, полные страсти, карие с золотинкой глаза.

— Пойдем-ка навестим Амастана, и я посмотрю, что там можно сделать.

Увидев, что они входят, Амастан поднял лицевое покрывало и прижался спиной к стенке своего убежища. Мариата подумала, что теперь он похож на собаку, которая боится, что ее сейчас станут бить. Когда они подошли к нему ближе, он не отрываясь смотрел на Тану.

— Амастан, сын Муссы, пора тебе расстаться со своим амулетом. — Женщина-кузнец подошла к нему и протянула руку ладонью кверху.

Амастан продолжал смотреть на нее широко раскрытыми глазами. Правую руку он крепко прижал к груди, а левой придерживал лицевое покрывало, словно оно могло защитить его от инедена. Несколько долгих секунд они стояли неподвижно. Потом Тана заговорила нараспев на языке, которого Мариата не понимала, хотя и слышала имя Амастана, повторяемое снова и снова меж незнакомых, монотонно звучащих слов. Достав из-под платья кусок серебра на длинной нитке, Тана принялась раскачивать его перед ним из стороны в сторону. Видно было, как сверкают глаза молодого человека. Он не мог оторвать их от раскачивающегося маятника.