Шоколадная ворона - Саша Канес

Я не стала звонить Мане, когда в моей жизни случилась трагедия. Помочь она мне все равно ничем не могла, да и видела она деда Лешу всего пару раз. Короче, я решила не заставлять ее принимать в свою душу мою беду. Удивительно, что Маня позвонила в такую рань. Обычно она в это время или спала, или ехала в метро на занятия.

В трубке послышались Манины рыдания. Оказалось, родственница внезапно умерла в тот же день, что и Алексей Матвеевич, и ее сын моментально продал квартиру. Он оформил сделку прямо в день похорон матери, и Маня в одночасье осталась без крыши над головой. Мест в общежитии не было, как и денег на съем квартиры или комнаты. Я моментально предложила ей поселиться у меня. Во всяком случае, я пока не собиралась помирать, и сына-бизнесмена у меня в ближайшее время тоже не предвиделось. Честно говоря, я даже обрадовалась, что не останусь одна в пустой квартире.

Маня явилась уже через сорок минут с двумя чемоданами шмоток и учебников. Я отдала ей свою комнату, а сама перебралась в комнату деда Леши. От благодарностей Мани я отмахнулась. Девицей она, судя по всему, была крайне уютной и спокойной. Коми и по языку, и по темпераменту очень похожи на эстонцев, а анекдоты про «горячих эстонских парней» знают все. Единственное, что еще волновало Манефу, – как ей теперь общаться с очередным возлюбленным. Любовники у нее появлялись часто, но быстро исчезали. Все они были какими-то несчастными, несуразными и почему-то очень тяготились Маниной заботой. Я успокоила подругу, сказав, что если она отвечает за порядочность своих мужиков, по крайней мере в бытовом плане, то гости меня не тяготят.

Мы едва собрались сесть позавтракать, как снова зазвонил мой мобильный телефон. На сей раз звучала песня Остапа Бендера «Пусть бесится ветер жестокий...». Батый, поняла я! Учитель звонил очень редко, и я сразу поняла, что этот звонок вызван какой-то неординарной причиной.

– Ты где была, Эва? – Голос Батыя был намного более взволнованным, чем я могла предположить.

Я объяснила причину своего полуторадневного отсутствия и опять услышала в голосе Учителя незнакомые мне доселе тревожные нотки:

– Плохо, что ты меня не предупредила. Я звонил тебе много раз.

Сервиса «вам звонили» в моем телефоне еще не существовало, а автоответчик я не задействовала. Поэтому мне было неизвестно, звонил ли мне кто-нибудь, пока я была недоступна.

– Но, Учитель... Я и без того загрузила вас своими проблемами.

– Не говори глупостей! Спускайся вниз.

– Когда?

– Сейчас! Немедленно!

Объяснив Манефе, что не знаю, на сколько ухожу, я отдала ей запасной комплект ключей. Затем оделась, положила в карман приглашение в Америку, вложенное внутрь загранпаспорта, и сбежала вниз по лестнице.

Батый стоял напротив подъезда рядом со своей машиной. Его могучую фигуру скрывал просторный, слегка балахонистый плащ, огромную голову венчала серая вельветовая кепка. Двигатель машины выключен не был.

– Пошли!

Батый подвел меня к стоявшему поодаль автомобилю, тоже с включенным двигателем. Внутри сидели двое очень крупных мужчин. По облику своему они очень напоминали самого Тумэнбаатара Орчибатовича и, как мне показалось, были совсем неотличимы друг от друга.

– Знакомься, Эва: мои младшие братья – Энэбиш и Тэрбиш. Пока ты в Москве, они всегда будут с тобой. Ты ездишь только с ними в машине. Если что-то меняется, то все согласуется со мной. Они же дежурят возле твоего подъезда ночью.

– Зачем это нужно, Тумэнбаатар Орчибатович?

– Нужно. Не пытайся заниматься самодеятельностью. Ребята отвечают за тебя своими головами. Не подставляй их!

– А что случилось?

– То, что должно было случиться, то и случилось. Садись ко мне в машину. Денилбека избили... сильно...

Мы ехали в больницу. Я – с Учителем, а его братья следовали за нами. По дороге Батый рассказал, что избитый мной подонок был не в состоянии сознаться, что он пострадал от рук... и ног... женщины. Он наврал отцу, что его избиение специально организовал Денилбек, тоже чеченец, но из другого, не слишком дружественного тейпа. Основание – зависть сына жалкого учителишки к высокому положению самого Мурата Хаджи Мусаева. Разумеется, Батый тоже участвовал в этом «преступлении», так как «ненавидит свободолюбивый чеченский народ». Но он чужой, а поэтому вопрос чести здесь не стоит так остро. С того самого дня, как я уехала из Москвы, клуб начали «зачищать» правоохранительные органы. Против Учителя выдвинуты обвинения во всем, в чем только можно: от педофилии до укрытия от налогов. Клуб, разумеется, закрыт. Все ребята по требованию Учителя под теми или иными предлогами немедленно уехали из Москвы. Сам Батый дал подписку о невыезде и понимал при этом, что в любой момент может быть арестован. Тем не менее он предпринимал попытки выйти из кризиса с помощью своих связей. Получалось это с трудом. Начальники, которые еще совсем недавно гордились тем, что их дети тренировались у «самого Орчибатова», скисали сразу, как только слышали о том, кто стоит за конфликтом.

– И во всем этом виновата я! – Я искренне считала, что это именно так.

– Не стоит считать себя причиной всех проблем, – несколько раздраженно заметил Батый на мое заявление. – Ты все сделала правильно. И твои действия – не причина, а лишь повод. Мусаев хотел забрать под себя не только наш клуб, но и весь комплекс. И то, что до тебя не доходили эти разговоры, вовсе не значит, что их не было. И лучше не вовремя показать свою силу, чем когда бы то ни было лечь под бандитов.

– Когда они поймали Денилбека?

– Вчера утром... Прямо на работе... Он на стройке подрабатывает, ты же знаешь. В отличие от других, он никуда позавчера не уехал. У него и денег не было. Постеснялся мне об этом сказать, а я не сообразил сразу предложить... Они специально выжидали, чтобы начать все одновременно: и уничтожение клуба, и месть Даниле, и со мной все это...

– Что вы собираетесь делать?

– Посмотрим... Непросто все... Позвал братьев на помощь. Ты сейчас едешь со мной, потому что они могут пригодиться и у них не получится стоять пару часов у тебя под окном. Так что заранее прости, если мы вместе во что-нибудь вляпаемся!

Спокойная речь Батыя на короткое время позволила мне сохранять хладнокровие. Но теперь, когда он замолчал, я поняла, что началась война. А война – это стихия тигре!

– Спасибо, что взяли меня, Учитель! Видно, я тогда не закончила.

Он ухмыльнулся. Батый знал меня хорошо.

– Только от меня ни шагу! Я отвечаю за тебя всей своей жизнью.

– О чем вы говорите, Учитель? После Алексея Матвеевича за меня не перед кем теперь отвечать.

Батый резко перевел взгляд от дороги на меня. Где-то в самой глубине узких щелочек его глаз блеснули зрачки. Такого выражения на его лице я еще не видела!

– Напрасно ты так думаешь, Эва.

– И перед кем же можно за меня отвечать? – грустно усмехнулась я.