Спаси моего сына - Полина Рей

– Я тоже надеюсь, что у нас их нет, – вторит мне Дарьялов, и в следующее мгновение мы отвлекаемся на официанта, принесшего наш заказ.

Пока делаю вид, что заинтересована салатом, думаю о том, не стоило ли нам просто сходить прогуляться по набережной, скажем. Хочется говорить и говорить с Сашей, а вместо этого мы отвлекаемся на ужин.

Судя по тому, что Дарьялов тоже больше смотрит на меня, чем ест, не только я пришла сюда без аппетита.

– Итак, любимые блюда, – продолжаю разговор, отложив вилку. – Я всеядна, но если выбирать между мясом и сладостями – выберу первое.

– Аналогично. И люблю сам готовить.

– Вот как? – вскинув бровь, улыбаюсь.

– Да. Для тебя такое в диковинку?

– Можно сказать и так.

Дарьялов тоже улыбается и отставляет тарелку.

– Похоже, нам нужно было просто пройтись по центру, – озвучивает он то, о чём я только что сама размышляла. Словно мысли читает.

– Ещё не поздно. Или – тебе нужно домой? Тогда давай я сейчас вызову себе такси…

Нервно хватаюсь за телефон, потом – за сумку. Вытаскиваю банковские карты, едва не рассыпав их в почти нетронутый салат.

– Стоп… – говорит Саша. Негромко, но веско. – Во-первых, если ты собралась сама платить, ты меня этим оскорбишь. Во-вторых, я на машине. Какое такси? И, в-третьих, я разве сказал, что мне нужно домой?

Он чуть растягивает губы в улыбке, а я снова чувствую себя дурочкой. Но не из-за его слов, а из-за того, что нервничаю и говорю какие-то глупости.

– Тогда в центр? На набережную? – уточняю я, убирая содержимое сумки обратно.

– Давай, – кивает Саша и подзывает официанта, чтобы попросить счёт.

Этот контраст, когда ощущаю то титаническое спокойствие, то неясную тревогу, которая понуждает меня нервничать, удивителен. Мне нравится проводить время с Дарьяловым. Просто брести вдоль вечерней Невы, болтать обо всём и ни о чём. Узнавать друг друга лучше. И не думать о прошлом.

Когда вижу на экране мобильника входящий вызов от матери, морщусь, но поймав вопросительный взгляд Саши, даю понять, что отойду на минуту.

– Да, – отвечаю коротко, чтобы тут же очертить границы.

– Почему ты не дома? – требует ответа мама.

– И тебе привет. Я не дома, потому что гуляю.

– В такое время? Ты одна?

– Нет, мама, я не одна, – говорю терпеливо. – И перестань уже приходить ко мне домой без предварительного договора!

Цежу эти слова в трубку, не желая, чтобы их слышал Дарьялов. Что вообще происходит? Почему мать вдруг начинает ко мне относиться, как к неразумной девчонке? А хотя… может, я такой и была в глазах тех, кто видел нас с Верниковским со стороны? И кто нас знал все эти десять лет, как семейную пару?

– Ты с Даней? Как хорошо…

– Мама… нет, я не с ним. Я с другим мужчиной. Всё, позвоню, когда буду свободна.

С мстительным удовлетворением нажимаю отбой и возвращаюсь к Дарьялову.

– Всё нормально? – уточняет он, глядя на меня внимательно. Даже цепко, к чему, кажется, уже начинаю привыкать.

– Абсолютно, – заверяю в ответ. – Так на чём мы остановились?

– На том, какая из книг о Фандорине самая интересная.

***

Даня до последнего надеялся, что Соня приедет… Хотя, понимал, что это может стать неловким для всех. И что почувствует жена, когда будет сидеть за праздничным столом, понимал тоже.

Впрочем, он не собирался сдаваться. Хотел пока дать ей время, а после начать добиваться, чтобы она простила его и вернулась.

Он ведь соскучился по ней до безумия. А когда Соня ему снилась, у Дани возникало лишь одно желание – примчаться к ней посреди ночи. Заставить открыть ему дверь, и… Нет, об этом думать было нельзя, иначе он точно так ведь и сделал бы, а потом – горько пожалел.

А ещё был Марк, который постоянно расспрашивал о Соне, и он не мог просто взять и сказать сыну, чтобы тот перестал это делать. И эти его сны… Может, он зря каждый раз, когда слышал имя жены, произнесенное устами Марка, настолько себя изводил?

– Данил, не помешаю? – спросила тёща, входя на кухню, где Верниковский стоял и смотрел в окно.

Слишком быстро устал от гомона гостей. Слишком острым вдруг стало понимание, насколько ему не хватает жены.

– Нет, конечно, – он пожал плечами. – Что-то понадобилось?

– С тобой поговорить хочу тет-а-тет.

Даня нахмурился, кивнул на диванчик. С тёщей они не были близки, хотя, сейчас он примерно понимал, о чём пойдёт разговор.

– Я слушаю.

Он машинально сложил руки на груди, как будто хотел установить границы, и давал это понять тёще.

– Если так будешь вести себя и дальше – Соню потеряешь, – сказала она, глядя на него как-то странно.

– Как – так?

– Настаивать должен на том, что она дура. Пусть уже это поймёт.

– Она не дура.

Вышло холодно и даже… угрожающе. Впрочем, тёща этого вовсе не поняла.

– Дура. Самая настоящая. Хвостом крутить решила. И это в её возрасте! Да где она такого, как ты…

Даня поднял руку, и мать Сони замолчала.

– Давайте мы с Соней сами решим, что нам делать дальше.

– Не вы с Соней. Ты решать должен. Ты для неё всё. И всегда всем был. Не верю я, что так просто она смогла переключиться.

Эти слова полоснули по нервам. Верниковский оперся ладонями на столешницу, подаваясь к тёще.

– Хватит, – процедил тихо, сквозь крепко стиснутые зубы.

– Ты знаешь, что она уже по другим мужикам пошла?

Даниил отшатнулся, как будто его ударили. Видел сам, своими глазами, как этот грёбаный Черенков возле неё увивается… но это определённо не подходило к определению «пошла по другим мужикам».

– Что вы имеете ввиду? – спросил глухо. – У Сони есть кто-то?

Воображение тут же нарисовало картинку, как какой-нибудь условный Андрей спит с его, чёрт бы всё побрал, женой. Даже озноб по позвоночнику прошёл. Он же до последнего не верил, что Соня так быстро захочет другого. Или… других?

– Есть. Гулять повадилась ночами.

– С кем?

– А разве же она скажет?

Даня растёр ладонью затылок. В груди чувство нехорошее появилось. Даже жажда – казалось, дай ему сейчас в руки оружие, увидит этого «кого-то» рядом с Соней, спустит курок, не задумываясь.

– Ты это всё так не оставляй. Если время ей решил дать – так вон она его как проводит. Забирай своё. А хвост, которым крутит, на руку намотай и держи.

Она поднялась и вышла. Оставляя Дане целый сонм противоречивых чувств. Это не Соня дура. Это он был дураком, когда уверил себя, что его жена не сможет так быстро отказаться от десяти лет их совместной жизни.