Мягкая посадка - Александр Громов

— Что ж удивительного, — сказал я, косясь на Бойля. Очень мне не нравилось, как он разглядывал Дарью. Как экспонат какой-то. — Где для тревоги основания? Ну, дебилы… Ну, садисты-выродки, уличные стаи… Бывает. Всегда было. Кого и за что судить? За убеждение, что человечество само по себе очень устойчивая система?

— К воздействию извне — да, конечно, — сказал Бойль.

Спорить с ним не хотелось.

— Знаем, с чего это началось! — бухнул Георгий Юрьевич и, взяв рюмку за ножку, покачал ее в руке. Вид у него был такой, что, мол, ежу ясно, когда и, главное, почему все это началось, вообще удивительно, что живем еще. — Я свое детство хорошо помню, не так все было… Серега, я же тебя просил: коньячку! Вот сюда.

Я налил. И себе тоже.

— Похоже, что подобный казус уже имел место, — сказал Бойль. — Я имею в виду случившееся некогда выделение из центрального ствола человечества боковой линии классических неандертальцев. Между прочим, это выделение подозрительно совпадает по времени с началом последнего большого оледенения, у вас это не вызывает ассоциаций?

— Солнце? — спросил я.

— Возможно. Собственно, это только одна из многих гипотез, но мне она нравится. Во-первых, тем, что она легко объясняет многие особенности физиологии адаптантов: например, их малую чувствительность к боли и холоду, редуцированный инстинкт самосохранения. Просто удивительно, как мало и плохо мы думаем о влиянии Солнца на жизнь человечества, а природа, заметьте, редко упускает случай заполнить экологическую нишу. Ну а во-вторых, эта гипотеза нравится мне тем, что по ней не одно только человечество повинно в создании экологической ниши для адаптантов. Знаете, это как-то приятно, я же все-таки человек…

— За людей! — провозгласил я. — Да здравствует человечество!

— Когда такие слова говоришь, вставать надо, — проворчал Георгий Юрьевич, поднимая рюмку двумя руками. — Треплются тут…

Мы выпили. Георгий Юрьевич крякнул, вытер слезы и с хрустом надкусил яблоко. Бойль допил свою рюмку, и я, пользуясь моментом, тут же налил ему коньяку. Нечего переводить сок лозы, пусть его приканчивает Дарья. Вино легкое. У меня не было никакого желания подставлять под взгляд Бойля Дарью в пьяном естестве.

— А может, они это специально? — сказал я, чтобы что-то сказать. — Ну, не специально, не сознательно то есть, а где-то на уровне инстинктов. Может быть, адаптантами или даже просто дубоцефалами становятся те из нас, кто не может с нами жить, в нашем мире? В одном объеме пространства с нами и на одном временном отрезке? Может, дубоцефальство для них — единственно возможная защита от нас и от нашего мира?

— Это старая безумная гипотеза, — Бойль свернул свои морщины в улыбку. — Было бы просто замечательно, если бы все безумные гипотезы оказывались верными. Кроме того, она абсолютно бесполезна для практики, подобно всем другим поэтическим изыскам. Есть, например, такая гипотеза: природа-де изначально закладывает в каждый биологический вид генетическую бомбу замедленного действия, которая выраба… срабатывает, когда вид начинает создавать угрозу существованию самой природы. Оставьте. Раньше мы не знали, как и почему возникают новые биологические виды. Теперь знаем. Нам в некотором роде повезло: процесс идет прямо на наших глазах, региональные различия заключаются лишь в деталях. Я же объяснял вам, что такое подавляющая часть дубоцефалов.

— Шлак эволюции, — мрачно сказал я и не удержался — взглянул на Дарью.

Она сидела в кресле перед столом, закинув ногу за ногу, сидела почти так, как умела сидеть когда-то, и только летаргическая неподвижность лица делала ее позу скованной. Статуя… Вряд ли она слышала наш разговор. На миг у меня возникло чувство, что она думает о чем-то своем, очень важном, но вот сейчас она додумает, встряхнется, пихнет меня в бок и скажет: «Самойло, ты чего кислый?..» И лицо ее снова оживет. Нормальное лицо, загорелое даже…

Я изо всех сил постарался не зажмуриться.

— Это когда-нибудь кончится…

— Почему вы так думаете? — спросил Бойль.

— Потому что это не может продолжаться, — неуверенно сказал я. — Потому что это должно когда-нибудь кончиться.

— Вы правы, — ответил Бойль, помолчав. — Это когда-нибудь кончится, если, конечно, вы имеете в виду вопрос: кто кого. Я даже не сомневаюсь, что это кончится довольно скоро, поверьте пожилому человеку. Дело только в том, что мы не знаем, чем все это кончится.

— Это ты правильно, — сказал Георгий Юрьевич. Он уронил огрызок яблока на стол и сидел пригорюнившись. — Никто, хрен, не знает. Помню же: не так было… Жуть до чего дожили, я уж на улицу и не выхожу, еду внук привозит, такие дела. Ты вот приехал, браток, спасибо тебе, хоть ты и не наш, а то, бывает, и посидеть не с кем, во всем доме две квартиры с людьми. И пособие опять урезали, — пожаловался он, — а я инвалид, мне положено в полном объеме… Выпьем?

— Вы бы поосторожней, — предостерег я. — Все-таки после приступа. И печень у вас…

— А тебе какое дело?

— Да, собственно, никакого, — я пожал плечами. — Будете потом хвататься за организм при одном только виде бутылки. Или закуски. Любой. Творогом, как известно, не закусывают.

— Что бы понимал… — обиделся сосед и тут же в подробностях рассказал о том, как в девяносто девятом в окопах под Гдовом пил с друзьями очищенный БФ с простоквашей — и хоть бы хны…

Мы чокнулись. Георгий Юрьевич предпринял было поползновение растормошить Дарью, но я помешал. Пусть сидит. Бойль вылил в рот содержимое рюмки, как воду, не выразив на лице абсолютно ничего. По-моему, он тоже был бы способен выпить очищенный клей, если бы возникла такая необходимость.

— Кстати, — сказал Бойль, — я говорил вам о том, что у адаптантов аномально низкая чувствительность к спиртному? Нет? Представьте, это выяснилось совсем недавно. Оказывается, это им и не нужно: их щитовидка непрерывно выделяет вещество, заменяющее алкоголь. Они как бы пьяны сами собой, особенно в момент между действием раздражающего фактора и ответной агрессией. Возможно, в каком-то смысле они счастливее нас с вами.

— Ну, хватил, брат! — сказал Георгий Юрьевич и стал вытирать слезы. — С такими-то рожами…

— А вы взгляните на лицо счастливого человека, когда сами не в настроении, — возразил я, чувствуя, что пьянею. — Тоже скажете: рожа, так бы и звезданул по черепу… А адаптант смотрит на вас, как на птеродактиля: откуда ты, мол, такой взялся, парень? Сыт, пьян, главное жив — почему не радуешься жизни? Забить, чтоб не маячил, да помедленней… — «Это кто птеродактиль?!» — взвился сосед, и мне пришлось извиняться, прикладывая руки к сердцу, и втолковывать, что не то хотел сказать. На некоторое время беседа приобрела бестолковый характер, даже Дарья начала неритмично хлопать глазами, выказывая признаки пробуждения, и я уже задумался над тем, как бы поделикатнее выпроводить гостей…

— Ладно, — сказал Бойль. — Кое-что мы все-таки выяснили, только это нас не продвинуло ни на икоту… На йоту? Верно, ни на йоту, я иногда путаюсь, вы меня пожалуйста поправляйте… Я сильно ошибаюсь в языке?