Глаз цапли - Урсула Ле Гуин

— Значит, вы ее не отпустите, — проговорил он.

— Я сама не пойду с тобой, — ответила Люс.

Фалько коротко кивнул и медленно пошел прочь по берегу пруда, мимо густых кустов, совершенно растрепанных и утративших всякую форму, а потом стал подниматься по пологому склону к дороге, что вела в Столицу. Его прямая невысокая темная фигура быстро растворилась в сумерках.

Служанка Тереза, постучав в дверь Вериной комнаты, приоткрыла ее и сказала полунаглым-полузастенчивым тоном, каким обычно пользуется прислуга, выполняя приказания господ:

— Сеньора Вера, Дон Луис хотел бы поговорить с вами. Он в большой гостиной, пройдите туда, пожалуйста!

— Ах ты Господи, — вздохнула Вера. — Он все еще в дурном настроении?

— В отвратительном! — тут же охотно откликнулась Тереза, забыв про господский наказ и про наглый тон. Она опустила голову и почесала мозоль на загрубевшей босой подошве. К Вере теперь все слуги в доме относились как к подруге, доброй тетушке или старшей сестре; даже суровая пожилая повариха Сильвия на следующий день после исчезновения Люс пришла к Вере, чтобы поговорить с ней об этом и явно ничуть не задумываясь, что ищет поддержки у «врага».

— Вы разве не видели, что у Микаэла с лицом? — продолжала между тем Тереза. — Дон Луис вчера выбил ему два зуба, потому что Микаэл слишком медленно снимал с него ботинки да еще и что-то там бормотал и ворчал по своему обыкновению — ну вы же знаете, как он все делает, — и Дон Луис вдруг вышел из себя и с размаху ударил его в лицо той ногой, с которой ботинок еще не сняли. У Микаэла все распухло, и он стал похож на сумчатую летучую мышь. Линда говорит, что Дон Луис вчера вечером ходил в Шанти-таун. Совсем один. Томас, слуга Маркесов, видел его — он шел прямо по дороге в город. Как вы думаете, что случилось? Может, он пытался выкрасть бедненькую сеньориту Люс и вернуть домой, а?

— О Господи, — снова вздохнула Вера. — Ну что ж, не стоит заставлять его ждать. — Она пригладила волосы, поправила одежду и сказала Терезе: — Какие хорошенькие у тебя сережки. Ну пошли! — И последовала за девушкой в гостиную Каса Фалько.

Луис Фалько сидел в глубоком кресле у окна и смотрел куда-то вдаль на Залив Мечты. По морю пробегали беспокойные блики утреннего солнца; пышные кучевые облака словно кипели; их вершины сверкали ослепительной белизной, а низ был темным и мрачным, особенно когда эти несомые ветром облачные горы закрывали солнечный свет. Фалько, увидев входящую Веру, встал ей навстречу. Лицо его было жестким и страшно усталым. Он не смотрел на нее, когда сказал:

— Сеньора, если у вас здесь есть какие-то вещи, которые вы хотели бы взять с собой, соберите их, пожалуйста.

— У меня здесь ничего нет, — медленно ответила Вера. Фалько никогда так не пугал ее прежде своим видом; и за месяц, проведенный у него в доме, она действительно стала испытывать к нему искреннюю симпатию и уважение. Но сейчас он сильно переменился, и на лице его были написаны не боль и не гнев, как раньше и все время с тех пор, как убежала Люс; это было бы понятно; нет, в нем самом словно произошла некая перемена, тяжкий внутренний надлом, как если бы этот человек был смертельно болен или тяжело ранен. Вере хотелось что-нибудь сказать ему, но она не знала, как к нему подступиться.

— Вы дали мне разную одежду, Дон Луис. И еще кое-какие вещи, — осторожно сказала она. Та одежда, которую она носила сейчас, принадлежала его жене, это она знала; он давно уже велел перенести в ее комнату сундук, полный красивых тонкотканых юбок, блузок и шалей; все это бережно хранилось, аккуратно переложенное лепестками сухой лаванды, хотя ее запах давно выветрился. — Мне, наверное, следует пойти и переодеться в мою одежду? — спросила она.

— Нет… Да, если хотите. Впрочем, как угодно… Возвращайтесь сюда как можно скорее, пожалуйста.

Когда она через пять минут вернулась в своем костюме из белого шелка-сырца, он снова сидел неподвижно у окна и смотрел на огромный залив, над которым висели серебристые облака.

И снова встал ей навстречу, и снова заговорил, не глядя на нее:

— А теперь, сеньора, пойдемте, пожалуйста, со мной.

— Куда вы хотите пойти? — спросила Вера, не двигаясь с места.

— В Шанти. — Он сказал это так, словно забыл упомянуть название города прежде, словно думая о чем-то совершенно ином. — Надеюсь, что это будет возможным… и вы воссоединитесь со своим народом.

— Я тоже надеюсь. А почему это может стать невозможным, Дон Луис?

Он не ответил. Она чувствовала, что он вовсе не избегает ответа на ее вопрос — ответить на него выше его сил. Он чуть отступил в сторону, пропуская ее вперед. Она оглядела большую гостиную, поневоле ставшую ей так хорошо знакомой, потом взглянула ему в лицо.

— Я бы хотела поблагодарить вас за доброе отношение ко мне, Дон Луис, — сказала она с холодноватой вежливостью. — Мне никогда не забыть того гостеприимства, благодаря которому узник становится гостем.

Его усталое лицо ничуть не переменилось; он только молча покачал головой и выждал, когда она пройдет в дверь.

Она шла впереди, а он последовал за нею — через вестибюль и на улицу. Она не переступала порога этого дома с тех пор, как ее сюда привели.

Она надеялась, что на улице ее, возможно, ждут Ян, Хари и все остальные, но их что-то видно не было. Там стояли человек десять — она узнала личную охрану Фалько и его слуг, — которые чего-то ждали, собравшись кучкой. Чуть поодаль беседовали несколько пожилых мужчин и среди них Советник Маркес, зять Фалько Купер и кое-кто из их свиты, всего, наверно, человек тридцать. Фалько быстро окинул собравшихся взглядом, затем по-прежнему вежливо пропустил Веру вперед и двинулся следом за нею по ступеням крыльца и дальше — по крутой улице, сделав знак остальным следовать за ними.

На ходу Вера услышала, как старый Маркес что-то говорит Фалько, но слов не разобрала. Охранник со шрамом на лице, Анибал, осторожно подмигнул ей, ловко подобравшись поближе вместе со своим братом. Сила ветра и яркость солнечного света ошеломили ее после столь долгого пребывания в доме или в окруженном со всех сторон стенами садике, и она чувствовала, что ступает неуверенно, словно после долгой болезни.

Перед Капитолием их поджидало гораздо больше людей — не меньше сорока, а то и пятидесяти мужчин, молодых и одетых в одинаковые мундиры темно-коричневого цвета из грубой толстой материи; ткацкие фабрики, должно быть, работали сверхурочно, подумала Вера. Мундиры были перетянуты ремнями и украшены большими металлическими пуговицами. В таком виде эти люди казались чуть ли не близнецами. Мужчины в мундирах были вооружены плетками и мушкетами. Да они же в точности как те, на картине в Капитолии, вспомнила Вера. Среди них был и Герман Макмиллан, высокий, широкоплечий, улыбающийся. Он вышел вперед и поклонился:

— К вашим услугам. Дон Луис!

— Доброе утро, Дон Герман. Все готово? — Фалько по-прежнему говорил каким-то мертвым, задушенным голосом.