Возможная жизнь - Себастьян Фолкс

Дик – паренек толковый, он хорошо успевал в школе. Теперь работает клерком в Сити. Уходит с утра пораньше в воротничке и при галстуке. Мальчик он достойный, жизнь ведет чистую и хочет производить приятное впечатление.

А когда я умру, все мои воспоминания о прожитом уйдут, дай-то Бог, со мной в могилу, и Дику никогда не придется оглядываться на них. И дети его никогда не узнают, на что она походила. Ничего не узнают о том, как я дробил камни, как ложился на ночь в подобие могилы, как голодал, как день и ночь корчился от стыда, как меня бил учитель, который и писать-то не умел, как я старался держать голову настолько пустой, чтобы в ней никакие мысли не заводились. Вот что я сделал ради сына и внуков, таков мой дар им и всем детям, какие родятся у них, – так и не говорите мне, что я был жестоким человеком.

В детстве Елена Дюранти была девочкой диковатой и бóльшую часть времени бродила одна по лесу, что рос рядом с фермой ее родителей. Мать Елены называла ее «застенчивой», – но на самом деле другие дети ее попросту раздражали. Елена догадывалась, что им хочется сказать, едва они только начинали медленно и с усилием подбираться к сути, а когда наконец подбирались, выяснялось, что оно того не стоило. Елена не гордилась своей нетерпимостью, жалела, что у нее нет подруг, однако, послушав на перемене разговор Беллы с Джакопо, в очередной раз убеждалась: ей лучше довольствоваться собственным обществом.

Отец Елены, Роберто, был шлюпочным мастером и единственным человеком, который никогда не нагонял на нее скуку. Возможно, потому, что он говорил так мало слов, стоя у верстака своей мастерской и снимая желтые стружки с деревянного бруса или склоняясь над ним с угольником и ватерпасом. У него были длинные лохматые волосы, спадавшие на глаза, и борода, которую уже на четвертом десятке лет пронизала седина. Елена стояла среди опилок, – хлопчатое платьице и тощие голые ноги, – надеясь, что Роберто рано или поздно вспомнит о ее присутствии. Девочка наблюдала, как он отмеряет нужный кусок доски, как отпиливает его, как крепит стыки шурупами и клеем, и старалась сохранить все действия отца в памяти – до времени, когда она приступит к строительству своего лесного прибежища.

Она изводила родителей, выпрашивая велосипед. Мать Елены, Фульвия, работала уборщицей в школе соседнего города, Мантуи, и однажды Елена показала ей в магазине-салоне предмет своих вожделений. Черные шины пахли свежей резиной, цвета металлической рамы – фиолетовый, салатовый и золотой – буквально завораживали. Елена подолгу рассматривала ремешки и пряжки подседельной сумки. Но особенно тянул к себе руль; она представляла, как стискивает его ручки, приподнявшись в седле и подавшись вперед, как поднимает руку, берет из держателя бутылку воды и жадно пьет, распрямляя затекшую спину. Однако у велосипеда, в июне 2029-го подаренного ей родителями на девятилетие, шины не пахли и рама не была флуоресцентных цветов: он достался от соседского мальчишки, которому стал мал. И подседельная сумка, и катафоты отсутствовали, и самое печальное – с этим не поспоришь – велосипед был мужской.

Решив не показывать родителям, насколько она разочарована, Елена носилась на велосипеде с быстротой, какую только он позволял. В первую же неделю она разобрала и основательно смазала механизм, настроила переключатель скоростей и купила на свои сбережения простейший ремонтный набор. Ей ужасно хотелось проколоть шину. Не обращая внимания на испуганные крики Фульвии, она выезжала на большое шоссе, спускалась с него на проселки и сельские тропки, углублялась в леса и холмы. И однажды обнаружила в лесу прогалину, на которую явно не ступала еще нога человека, а там и местечко, превосходно подходившее для постройки прибежища. Она свезла туда из мастерской Роберто обрезки досок и кое-какие ставшие ненужными ему старые инструменты и принялась за работу. Для крыши Елена использовала лист рифленого железа, брошенного кем-то на тропе, кровельные желоба изготовила из обломков мусорного бака, подобранных на строительной площадке. Особенно гордилась она водостоком – трехметровый, он спускался в вырытую самой природой канаву.

Внутри хижины Елена устроила полки и поставила несколько пластмассовых трансформеров, кукол и других игрушек, которые показались ей достаточно прочными для жизни в лесу. Самое почетное место заняла французская гипсовая мадонна восемнадцатого века – отец Елены нашел статуэтку в лавке старьевщика, когда навещал во Франции клиента. С годами мадонна облупилась, но Елена заново покрасила ее в девственно голубой цвет. Долгие столетия лишили фигурку одного глаза, придав ее лицу выражение грозное и одновременно комичное.

Мадонна полку не покидала, но остальные игрушки обратились в актеров, играющих в длинных драмах на тему природных катастроф. Нянчиться с ними, укладывать спать или женить друг на друге – об этом и речи идти не могло; у американской куклы с желтыми волосами, к примеру, не было времени разгуливать по подиуму, демонстрируя наряды, – она организовывала переброску по воздуху младенцев из затопленных яслей. Имелись на полках и пластмассовые солдатики, которых Елена строила в боевые порядки, чтобы дать отважным индейским воинам равные шансы с советской артиллерией, – впрочем, смерти и взрывы быстро надоели, и Елена занялась обустройством солдат в гражданской жизни.

Тут сочиняемые ею истории приобрели характер более личный. О пожарах и снежных лавинах она с удовольствием рассказывала родителям за ужином, однако делиться своими подозрениями по поводу странной близости между начальником пожарной команды и его заместителем Елене не хотелось.

– У нее нет ни одной подруги, – как-то сказала Фульвия мужу. – Это неестественно.

– Но она же счастлива, правда?

– Да, но жить целыми днями в выдуманном ею.

– Учителя говорили мне, что в школе она успевает, – сказал Роберто. – Она много читает у себя в домике. Наблюдает за животными. Кучу всего знает о планетах. И умеет ориентироваться по солнцу.

Фульвию это не убедило.

– Может, она слишком много учится. У нее свет в спальне всю ночь горит. И она такая худенькая.

Роберто засмеялся:

– Знаешь, если тебе неспокойно, своди ее к врачу.

Фульвия, улыбаясь, покачала головой:

– Просто ты души в ней не чаешь, вот и все. Что ни сделает, тебе все по душе.

– Она такая, какая есть. Нам ее не изменить.

Из-за дефицита финансов приемная местного врача давно уже оказывала только самую неотложную помощь, однако Фульвии в конце концов удалось добиться, чтобы врач осмотрел дочь. День был жаркий и душный; они просидели почти два часа в пыльной приемной, когда репродуктор сказал наконец: «Дюранти».

Врач оказался бородатым мужчиной в рубашке с короткими рукавами. Выглядел он усталым: пятна пота под мышками, тяжелые мешки под глазами. Он велел Елене раздеться до белья, посгибал туда-сюда ее руки и ноги. Заставил согнуться и достать пальцами до кончиков ступней. Посветил фонариком в глаза.

– Менструации уже начались?