Метамодернизм. Историчность, Аффект и Глубина после постмодернизма - Робин ван ден Аккер

Во время войн каналы в социальных медиа буквально забиты фотографиями и сопутствующими им новостями, многие из которых соответствуют действительности, в то время как огромная масса других просто-напросто сфабрикованы на материалах предыдущих инцидентов, нередко даже относящихся к совершенно иному контексту. В качестве примера можно привести видеоролик о Гражданской войне в Сирии, якобы изображающий, как Хамас использует детей в виде живого щита, или же ролик, в котором сирийский отец прижимает к себе мертвого сына, снятый, как потом выяснилось, совсем не в Сирии, а в Газе (см.: Mezzoёore, 2014a). В качестве сравнения можно упомянуть возмутительно откровенную попытку представить жестокость солдат в сексуальном контексте, предпринятую в ходе проведенной израильской армией в Газе в 2014 году операции «Нерушимая скала», в результате которой в Facebook появилась страничка с «секси»-снимками в поддержку Армии обороны Израиля под общим заголовком «Стоим вместе с ЦАХАЛ». Как и в случае с котятами Исламского государства[21], здесь позаимствовали другой троп мем-культуры: серию фотографий молодых женщин с надписями «Я люблю ЦАХАЛ», сердечками и/или звездами Давида на ягодицах и на груди. Такого рода логика «секс-бомб» перекликается с тропами 1950–1960-х годов, соединившими воедино грядущую на тот момент «сексуальную революцию» и постоянные войны, особенно Вьетнам. Однако здесь все снимки выложены в Facebook без каких-либо ссылок на авторов и моделей, причем почти ни на одном из них нет лиц (что, с одной стороны, свидетельствует о сексизме самого низкого уровня, а с другой – представляет собой способ обеспечить искомым женщинам анонимность). Как следствие, в этой попытке трудно не заметить точно рассчитанную, замысловатую пропаганду, призванную оказать израильским войскам поддержку в том же объеме, в каком они вызывают возмущение и гнев по отношению к себе. Обреченная на неминуемый провал пропаганда – еще один феномен необычайно нестабильной медийной среды, применяющей самые разнообразные механизмы нарциссической презентации, формирования общественного мнения, манипулирования и использования случайных факторов.

После победы в Киеве зимой 2013/14 года революционного Майдана – именно здесь для многих начинается революция, в то время как для других объявляется смена «фашистского» режима, независимо от того, как называть украинскую столицу, на русский манер «Киев» или же на украинский «Київ», – начинается что-то вроде скрытой войны. Сначала Россия забирает себе Крым, а летом 2014 года, после того как был сбит пассажирский лайнер Малайзийских авиалиний, ширятся рассуждения о том, кто виноват: то ли Россия во главе с Путиным приложила к этому руку, то ли сепаратисты вышли из-под контроля (примерно так же, как в свое время, по крайней мере внешне, вышло из-под контроля своих бывших покровителей Исламское государство[22]), то ли – эту версию больше всего продвигают российские СМИ – самолет сбили украинские войска. Поскольку Кремль в значительной степени контролирует медиапространство, запугивая критически настроенных журналистов, в последнее предположение поверить трудно, особенно в свете определенных фактов, в отношении которых даже некоторые российские СМИ соглашаются с коллегами из других стран, а именно, что двое лидеров сепаратистов, Александр Бородай и Игорь Стрелков, были, а может, и остаются до сих пор офицерами ФСБ, присланными «на работу» прямо из Москвы. Стрелков – он выбрал себе этот боевой псевдоним, в то время как подчиненные зовут его Стрелком, а на самом деле его фамилия Гиркин, – 43-летний русский, который, как утверждается, начал свою «карьеру» в начала 1990-х в качестве боевика, поддерживавшего сербских сепаратистов в Боснии. По некоторым данным, он был причастен к военным преступлениям и убийству 3000 боснийских мусульман (Mezzoёore, 2014b). С тех пор Стрелкова, так или иначе, связывают с ФСБ.

С точки зрения вопроса о том, как сотворение мифов сходится с обусловленными технологическим развитием средствами обращения информации и нарциссической самопрезентации, как уникальный микс исторических источников и фактов на глазах волшебным образом превращается в пуристское дело сепаратизма, Стрелков представляется наглядным примером, в первую очередь из-за его неугасимой страсти к историческим реконструкциям боевых действий. Постоянно присутствуя на российском форуме антиквариата, ресурсе для продавцов и покупателей старинных вещей, включая историческое обмундирование и оружие, он выступает под ником Котыч. Стрелков неоднократно принимал участие в исторических реконструкциях сражений Гражданской войны в России 1918–1920-х годов, играя роль белогвардейского офицера (Kashin, 2014). В Интернете можно увидеть его фотографии в облачении римского легионера, а также в мундире солдата русского царя времен Наполеоновских войн (Marples, 2014). На Украине Стрелков носил те же усы и прическу и, по некоторым утверждениям, применял ту же военную тактику, что и белогвардейский офицер в его исполнении (Kashin, 2014). Если бы введенное Блохом понятие Ungleichzeitigkeit было нужно использовать как фарс, то вот он, этот фарс. Захватив Славянск, бойцы Стрелкова вывесили на въезде в город огромный баннер, соединявший в себе аллюзии на одного из величайших идолов Стрелкова, белогвардейского генерала Михаила Дроздовского, и кадры из нелепого голливудского фильма «300 спартанцев» с его созданными с помощью компьютерных технологий суперсолдатами, обороняющимися против превосходящих по численности персов, изображенных в виде полчищ варваров (Kashin, 2014). Еще один пример Ungleichzeitigkeit как фарса. В то же время фарс отнюдь не исключает трагической реальности; напротив, как в случае со многими рекрутами Исламского государства[23] из западного мира, видеофрагменты и культура, основанная на реконструкции компьютерных игр, будто перетекает непосредственно в реальную войну, в реальные сражения, в реальные убийства и преступления. Война стала праздничной авантюрой для социопатов, которых призвали на службу и включили в зону своего влияния, чему они совсем не противились, высокопоставленные интриганы.

Многие из упомянутых выше событий представляют собой сочетание случайных факторов и манипуляций. Задача в подобных случаях состоит в том, чтобы развить восприятие, способное выделить отдельные ингредиенты. В обществах, опутанных глобально-локальными массовыми сетями и социальными медиа (а таких обществ становится все больше и больше), нам всем придется заново учиться отличать коллективную мудрость от ментальности сброда, журналистику как таковую от сфабрикованной лжи и фейковых новостей, а подлинные, спонтанные процессы от срежиссированных. Насколько это позволяют утечки информаторов, мнение несогласных, комментарии троллей и сфабрикованные новости.

СУПЕРГИБРИДНОСТЬ И НЕОДНОВРЕМЕННОСТЬ: ЭСТЕТИКА И ПОЛИТИКА

На этом фоне и подавно становится важным отличать гибридность, используемую, чтобы соткать покров мифов для оправдания и прославления установленной тирании, порождающий резкие различия категории «или – или, третьего не дано» между теми, кто таким образом узурпировал власть, и теми, кого эта власть угнетает, от гибридности, задействованной с тем, чтобы это самое «или – или» разрушить, а потом создать новые коалиции несогласных по обе стороны антагонизма. Необъяснимое сочетание фантазий о всемогуществе, выплескивающееся в виртуальное царство социальных медиа и Интернета, и фантазий о всемогуществе, обретающих воплощение в ужасах войны, совершенно недвусмысленно свидетельствует о том, что ради любых мыслимых варварских целей можно заимствовать и присвоить что угодно. И технологии децентрализованного обращения цифровых данных, и гибридные культурные техники можно свободно применить в политических уловках, задействованных аккурат для того, чтобы отвлечь их от внутренне присущего им потенциала освобождения и раскрепощения. В действительности мы должны бдительно относиться к подобным фальсифицированным формам супергибридности.