Попутчик - Дэн Абнетт

Он сплюнул и пошел к двери. Она не была заперта.

— Сержант? Сержант, это Блум. Возвращайтесь. Стаблер? «Кило-Один»?

Он вышел в коридор.

Она оказалась прямо перед ним, молодая женщина, которую они с такими предосторожностями вытащили из смотровой ямы. Она остановилась, когда он, выйдя из туалета, возник у нее на пути. Выражение ее лица было крайне сосредоточенно, но, что любопытно, без единой эмоции. Запекшаяся кровь выступала на стерильной повязке у нее на голове.

В руке она держала табельный пистолет недавно прибывшего сержанта.

И из этого пистолета она выстрелила в него.

В небе над ним кто-то улыбался. Может быть, это был Бог. Мама сказала бы, что это Бог — Бог, улыбающийся ему с неба и ждущий его, но мамы рядом не было, и он не знал, куда она ушла.

Улыбка была широкой. Она заполняла все небо. Жизнерадостная, счастливая улыбка, полная крупных белых зубов, таких больших и отполированных, что на одном из них свет преломлялся в звездочку, как это показывают в мультиках. А в уголках рта были ямочки — ямочки от улыбки.

Ему хотелось знать, где его мама.

Холодный дождь иглами вонзался в лицо. Улыбка не менялась. Вдали слышались голоса. Все это очень странно. И мамы нигде нет.

И он понял, что сейчас он напуган по-настоящему. Напуган, потому что не понимает, что происходит, и он потерялся, а мамы, чтобы найти его или хоть что-то объяснить, рядом нет.

Иногда улыбка слабела. Никто не может улыбаться так долго. Бывали промежутки, когда он не видел ничего, кроме темноты. Он не мог сказать, как долго они длились. Каждый раз, когда зрение возвращалось к нему, улыбка по-прежнему была на месте. Она никуда не исчезала, она была всегда, даже когда он не видел ее.

Это все еще было — улыбка, голоса, дождь по лицу.

Это что-то значило. Все это что-то значило. Оно имело огромное значение, но не для него.

Бедро болело. Голова болела. Интересно, где же мама?

Они вместе прибыли в этот город, выехав из дома рано поутру. Она надела свой самый лучший плащ, и он понимал, хотя она ничего и не говорила напрямую, что происходит что-то важное. То, что она надела свой лучший плащ и они выехали из дома рано поутру, что-то значило. Это имело значение, но не для него.

Они поехали поездом, а не автобусом. Это тоже имело значение. Мама сказала, что ей нельзя опаздывать, а автобусы — это ненадежно. Билеты на поезд стоили намного дороже. Мама всю дорогу сморкалась.

С поезда город видно гораздо лучше, чем из автобуса. Видно, как он разросся, то тут, то там отмеченный перышками белого дыма, поднимавшегося из фабричных труб, сверкающих на солнце, как полированные зубы.

Ему хотелось есть, но опаздывать было нельзя. Хотелось задержаться у прилавка «ПроФуд» и съесть шоколадку или булочку «Билл Берри». Но мама за руку тащила его дальше. Мама говорила, что они должны встретиться с одним человеком. Она говорила, что работа на орбитальной стройке опасна и ему придется стать очень храбрым, чтобы справиться с ней, и они всегда знали это, всегда знали об этом риске. Она говорила, что, наверное, это ужасно, но с ними все будет хорошо. Администрация позаботится о них. Вот поэтому они и должны встретиться с этим человеком.

Все это что-то значило. Он знал, что это что-то значит. Это имело огромное значение, но не для него.

Человек ждал их в незнакомом коричневом доме в стороне от многолюдных улиц. Солнечный свет снаружи, гулкие залы внутри, приглушенные голоса, выстилающие интерьеры, будто бархат. Мама остановилась на ступенях коричневого дома и замерла, будто собиралась запеть. Когда она пела в церкви, она всегда перед началом на мгновение замирала, чтобы собраться.

Человек был приятный, но не по-настоящему приятный. Такая нарочитая приятность. Приятность, которая достигалась усилием. Человек не сводил с него взгляда и все время улыбался.

— А это ваш сын? — спросил он.

Мама села. Она расправила полы своего лучшего плаща. Человек предложил ей бумажную салфетку из коробки у него на столе. Принесли квазичай. В окнах за креслом, в котором сидел этот человек, в солнечных лучах, словно свет, играющий на отполированных зубах, мерцала стеклянная панорама города.

Человек говорил о вещах, ему непонятных, но человек, видимо, опасался, что он может понять, что он уже понимает слишком многое, все поглядывал на него, просто для проверки. Вошел еще один мужчина. Он был моложе, и он носил длиннополое черное одеяние, и оба — его мама и первый мужчина — называли его «отец».

Но мужчина в черном одеянии не был его отцом. Он даже не был отцом Эрколем из церкви, куда его мама ходила петь, хотя он носил такую же одежду, как и отец Эрколь. Отец Эрколь был пожилым и приятным. Искренне приятным. Отец Эрколь часто просил маму петь по воскресеньям и давал ей возможность собраться, прежде чем она станет петь перед всеми людьми.

Мужчина в черном одеянии был слишком молод, чтобы быть чьим-либо отцом. И он определенно не был его отцом. Его отец был старше и выше, и у него были большие сильные руки, и он работал на орбитальной стройке, и они редко видели его, потому что он всегда отсутствовал, работая по контракту.

Они не видели его месяцами.

Мужчина в черном одеянии спросил, какие приготовления необходимо сделать, и мама ответила, что ее муж, в общем-то, не был верующим человеком. Вера — это ее. Она регулярно посещает церковь. Ей нравится петь во время службы. Это ее среда. А муж… его никогда не интересовали ее дела. Даже когда он был дома, ему и в голову не приходило пойти с ней в церковь, хотя он и не препятствовал ей. Она объясняла это тем, что он был рационалистом. Вот как он описывал себя. Как видел суть событий. Бог только ввергал людей в войны и разные неприятности. Бог не нужен, когда у тебя есть Космос.

Мужчина в черном одеянии проявил участливость. В анкете покойного ясно говорится, что он придерживается той же веры, что и его жена. Многие аспекты сотрудничества покойного с Администрацией определялись этим пунктом, в том числе и место работы, пособие семье и оплата жилья, а также отпуска. Администрация Поселения оплачивала организацию похорон, исходя из религиозных убеждений, заявленных в анкете. Мужчина в черном одеянии выразил обеспокоенность, что мама имеет такое неверное представление о религиозных взглядах своего мужа. Возможно, она расстроена и сердита на Бога из-за этого несчастного случая? Если это так, то ее горе вполне объясняет ее отношение, но — настаивал мужчина в черном одеянии — ему необходимо докопаться до истины. Она не должна — ей не следует — позволять, чтобы ее собственные чувства препятствовали исполнению воли мужа.

Кроме того, если выяснится, что покойный подал неверные сведения о своих религиозных взглядах, потребуется провести расследование, чтобы проверить, не ошибочно ли начислялись пособия и компенсации.

Мама сказала, что ее муж был воспитан в церковных традициях, как и она сама, как и их сын, который сейчас здесь, но со временем церковь превратилась для него в формальность. Он если и посещал ее, то только чтобы отметиться. За последние десять лет его вера пришла в упадок.